Сталинград

29 января, в канун десятой годовщины прихода Гитлера к власти, из штаба 6-й армии была отправлена поздравительная радиограмма следующего содержания:

«Адольфу Гитлеру! 6-я армия поздравляет своего фюрера со славной годовщиной! Флаг со свастикой по-прежнему реет над Сталинградом. Пусть наша борьба послужит назиданием настоящему и будущим поколениям. Даже в безвыходной ситуации солдат рейха не сдается! Хайль, мой фюрер! Паулюс». Эту нелепую в данных обстоятельствах радиограмму, скорее всего, отправил сам Шмидт. По крайней мере, именно его настроения она выражала. Невозможно представить, чтобы Паулюс, полностью деморализованный последними событиями, да к тому же жестоко страдающий от дизентерии, хотя бы кивком головы одобрил текст этой радиограммы. Вряд ли он видел и черновик. Примерно в эти дни Гросскурт записал в своем дневнике: «Паулюс находится в состоянии полного физического и морального упадка».

30 января Геринг выступил по радио с речью, обращенной к немецкому народу. В своем выступлении он сравнивал солдат 6-й армии с тремястами спартанцами, остановившими персидское войско у Фермопил, приводил другие исторические примеры, посредством которых прозрачно намекал, что лучше геройская гибель, чем позорное предательство. В Сталинграде же эту речь восприняли как смертельное оскорбление. Раненые, лежавшие в подвале сталинградского театра, сразу узнали голос Геринга. «Включите громче!» – кричали одни. «Заткните ему глотку!» – настаивали другие, сопровождая свое требование весьма нелестными эпитетами в адрес министра авиации. Речь Геринга сопровождалась 5-й симфонией Брукнера. Позже офицеры шутили, что сравнение с самоубийством евреев на вершине Масады более подошло бы к моменту, чем битва при Фермопилах. Они даже не сознавали, как близки к истине. Гитлер действительно рассчитывал на массовые самоубийства офицеров 6-й армии, особенно высших чинов.

Обращение Гитлера к народу зачитал Геббельс, и то ближе к вечеру. Сталинграду было посвящено одно-единственное предложение: «Героическая борьба наших солдат на Волге должна послужить примером тем, кто делает все возможное ради свободы Германии, ради будущего нации и в конечном итоге для всей Европы». Впервые с начала войны Гитлер, пусть косвенно, но все же признал возможность поражения немецкой армии.

На следующий день Гитлер присвоил звание фельдмаршала четверым генералам, в том числе и Паулюсу. Возможно, таким образом он пытался нейтрализовать ощущение надвигающейся катастрофы. Паулюс расценил этот жест как приглашение к самоубийству. Не случайно на последнем совещании он бросил генералу Пфефферу: «Не имею ни малейшего желания стреляться ради этого богемного ефрейтора». По свидетельству другого генерала, Паулюс сказал буквально следующее: «Он думает, что я пущу себе пулю в лоб, но я не собираюсь оказывать ему такую любезность». В то время в немецких частях участились случаи «солдатского самоубийства». Некоторые офицеры выбирались из окопов и вставали на бруствер, что, разумеется, влекло за собой смерть от вражеской пули. Паулюс строго-настрого запретил подобную практику.

Гитлер вовсе не собирался щадить чьи-то там жизни. Ему требовалось создать еще один убедительный миф. Фюрер надеялся, что высшие офицеры последуют примеру адмирала Лютьенса, который, оказавшись в сложных обстоятельствах, покончил жизнь самоубийством. Надежды Гитлера на подобный исход после сообщения о смерти генералов Хартманна и Штемпеля только усилились.

Южная часть «котла» стремительно и неумолимо сжималась. К 30 января советские войска подошли уже к центру города. Немцы по-прежнему ютились в подвалах и развалинах зданий. На крыше одного из домов, где прежде находилось управление НКВД, развевался чудом уцелевший красный флаг. Немецкий пехотный офицер, усмотрев в этом знак капитуляции, яростно сверкая глазами, спустился в подвал. Там, при свете керосиновых ламп, врачи молча делали свое дело. Угрожая им автоматом, офицер крикнул: «Что здесь происходит? Никакой капитуляции! Война продолжается!» Видимо, у бедняги начались галлюцинации. В то время многие солдаты страдали нервными расстройствами, вызванными сильнейшим напряжением и недоеданием. Доктор Маркштейн только пожал плечами: «Это всего лишь перевязочный пункт». Обезумевший вояка не стал стрелять. Не говоря ни слова он, будто призрак, растворился во мраке.

В том же здании скрывался от вражеских пуль генерал фон Зейдлиц. Он предоставил своим командирам право самим решать, сдаваться в плен или не сдаваться. В отличие от него генерал Гейтц, командующий 8-м корпусом, сурово расправлялся с теми, кто пытался перейти на сторону врага. Он даже издал приказ стрелять в каждого предателя, независимо от его звания. Когда же большая группа немецких офицеров решила сдаться на милость победителя, Гейтц приказал открыть по ним пулеметный огонь. В той группе находились Зейдлиц, генерал Пфеффер и многие другие. Позже Зейдлиц утверждал, что в результате бессмысленной стрельбы Гейтца два офицера получили тяжелые ранения.