Сталинград. Десантники стоят насмерть

Тягуче запел снаряд небольшого калибра. Мы оба знали, что он не страшен — когда прилетит твой, его не услышишь. Тем не менее, поторопились убраться. Грицевич — в развалины, а я в квартиру второго этажа, где разместил наблюдательный пункт.

Враг не давал времени расчухаться, начался методичный обстрел батальона, нам доставались снаряды легких орудий. Они били с расстояния трехсот метров. По ним открыли огонь пулеметчики, но дуэль закончилась не в нашу пользу. Снаряд ударил в край подоконника, на котором установили «дегтярев». Исковерканное оружие вместе с куском оконной рамы разметало по комнате, пулеметчиков оглушило.

— Эй, вы живые, что ли? — крикнул им сержант Борисюк.

— Мы-то живые, а вы…

Договорить пулеметчику не дали, другой снаряд влетел в окно. Взрыв в стиснутом пространстве оказался сильным. Металлические осколки и острое кирпичное крошево ударило бойцов, словно картечью в упор. Один так и остался лежать на полу, а второй номер расчета побрел прочь. Он ослеп, раны были смертельные, но человек упрямо шагал. Борисюк столкнулся с ним в коридоре, зрелище потрясло бывалого солдата.

Тот двигался навстречу, вытянув руки, одна из которых оказалась без пальцев. Лицо свезло, красная маска и блеснувшие белые зубы заставили сержанта отшатнуться. Я подбежал в тот момент, когда человек, обмякая и складываясь пополам, валился на пол. Сила удара оказалась такой, что осколки пробили тело навылет, избавляя человека от мучений. Сбежались другие бойцы, глядя на свернувшегося калачом товарища с откинутой, как во сне, рукой.

Минутная растерянность едва не обернулась большой бедой. Третий снаряд отбил куски кирпича, потерял устойчивость в полете и врезался в стену боковой стороной. Взрыватель не сработал. Металлическая остроносая штучка с медным пояском крутилась перед нами. Когда она перестала вращаться, я увидел, что взрыватель смят, а оболочка 47-миллиметрового снаряда лопнула. В трещине виднелась буроватая тротиловая масса. Несомненно, полтора килограмма металла и взрывчатки накрыли бы безмолвную ошарашенную группу.

Я приказал немедленно расходиться. На этом наши беды не закончились. Станковый пулемет, неосторожно установленный на третьем этаже, имел хороший сектор стрельбы, но позиция оказалась уязвимой. «Максим» удачно разогнал артиллеристов и не давал им вести огонь. В дело вмешалась еще одна пушка и послала несколько снарядов. В результате прямого попадания пулемет разбило, оба пулеметчика погибли, а остальные расчеты в роте, несмотря на ругань Шмакова, спрятались за простенки.

Вскоре пушки замолчали, и немцы предприняли атаку, которая сразу захлебнулась под дружным ответным огнем. Затем контратаковали соседи из пехотного полка, неудачно и с большими потерями. Бойцы угрюмо смотрели на заваленный телами и щебнем пустырь. Напряженно ожидали, вот-вот погонят нас, но этого не произошло.

Я окончательно убедился, что наши позиции весьма уязвимы. Необходимо отбить двухэтажный дом напротив, с которого нас хорошо видели и корректировали орудийный огонь. Он находился на расстоянии ста пятидесяти метров, но как их пробежать? Безуспешная попытка соседей с правого фланга показывала, что атака в лоб невозможна. Снова собрались у Шмакова. Младший лейтенант оглядел нас и стал объяснять то, что мы знали и без него.

— Ребята, если не возьмем дом сегодня, то завтра всех погонят в лобовую.

— Смеркается уже, в темноте делать нечего, — возразил командир второго взвода.

Пришел комбат Рогожин, долго рассматривал вражеские позиции и согласился, что лучше ударить небольшой группой на рассвете. Об артиллерийской поддержке речи не шло, пушек на этой стороне Волги почти не осталось.

— Шмаков, сам обстановку понимаешь. Организуй людей и крепко ударь.

— Ударим, товарищ капитан, — преувеличенно бодрым голосом ответил ротный.

Ночь выдалась беспокойная, вокруг вспыхивала стрельба. Над Волгой взлетали осветительные ракеты, обстреливали переправу. Перед рассветом принесли кашу, консервы и махорку. Некоторые бойцы ели, большинство, несмотря на голод, отказались.

— Лучше бы водки.

— Не лезет каша.

Срабатывал инстинкт самосохранения. Все знали, в бой лучше идти с пустым желудком, налегке. По этой причине сбрасывали шинели, оставаясь в одних гимнастерках, люди не чувствовали от возбуждения холода. Я послал в ствол пистолета ТТ патрон, а обойму дозарядил. Вместе с едой доставили новые гранаты РГ-42, легче старых и простые в обращении. Они были похожи на банки из-под сгущенного молока со стержнем взрывателя в верхней части.

— Эх, повеселимся, — рассовывая гранаты по карманам и за пазуху, сказал кто-то из бойцов, но веселья в его голосе совсем не слышалось.

Анкудинов вздыхал, Иван Погода вел себя уверенно, инструктировал отделение. Все это происходило в темноте. Какое выражение на лицах бойцов, я разглядеть не мог. Хотелось бы видеть решительность, но все прекрасно знали: до вечера погибнет не один и не два человека. Кто-то опасался раны в живот, рассуждая, что медицинскую помощь получить будет сложно.