Сталинград. Том четвёртый. Земля трещит, как сухой орех

…Отто видел, как засверкали стальным отблеском тысячи глаз; как солдатские, перепачканные кулаки крепче стиснули оружие. И вместе с командующим XV танкового корпуса Гансом Хубе, испытал при этом горделивое, терпкое тепло, получив его из суровых, храбрых солдатских глаз.

* * *

– Bitte, baron! Доделаем начатое, как говорили древние. Поднимемся наверх и осмотрим окрестность, где завтра нас ждут великие дела.

– Браво, экселенс! Ваша речь…– фон Дитц с галантной почтительностью склонил голову и развёл руками. – Как Бог свят, выше всяких похвал. Право, сам непревзойдённый мастер пропаганды Иозеф Геббельс и тот…мог бы позавидовать вам. Мои поздравления, гер генерал.

– Я не завистлив и не тщеславен, барон. И довольно восточной лести, вам это не идёт, полковник. Мы, командный состав, должны быть знакомы с азами риторики. Ведь, и крыса порёбрика – barenkiller11…любит доброе слово, мм? Они понимающе улыбнулись друг другу.

Глава 6

…Молчаливое сопровождение рослых автоматчиков СС решительно выдвинулось вперёд. Вслед за ними вверх по лестничному маршу, упруго наступая на бетонные в осколках, щербинах и трещинах ступени, стали подниматься они.

…С каждым новым этажом, сквозь рухнувшие проёмы сильнее дул холодный чёрный ветер. Открывался всё более панорамный вид безглазого города, объём багрового угрюмого зарева. Впереди и сзади, прикрывая своими телами и касками, ходко, и почти бесшумно продвигалась натренированная охрана.

…Поднялись на последний этаж. С правой стороны угрюмо горбатились останки сорванной крыши – вздыбленные обгорелые стропила, похожие на рёбра разбитого о скалы парусника; щербатые персты вентиляционных кирпичных труб, гремящие на ветру клочья кровельного железа, холмы битого шифера…

Они стояли на чудом уцелевшем деревянном перекрытии пятого этажа, под защитой полуразваленной стены, давая успокоиться учащённому дыханию. Осматривали с высоты ночной, грохочущий разрывами, город, над которым дул огромный, холодный осенний ветер 42-го года, выхватывая из тёмных дымных ущелий улиц туманное зловещее зарево, швыряя из разверстых глубин и развалин жуткие стоны и гулы.

Сталинград горел с разных сторон по всему левому берегу Волги; казалось, бушующие волны пожаров пробивались друг к другу через руины зданий, барьеры камней и те принимались тлеть и гореть, медленно, неохотно, превращая чугунное небо в раскалённую гранатово-красную медь.

* * *

Штандартенфюрер фон Дитц знал: только в течение первой недели 6-я армия Фридриха Паулюса произвела сто семнадцать атак на дивизии русских. Были жуткие дни, когда танки и пехота Вермахта двадцать три раза ходили в атаку…Но, чёрт возьми, все эти двадцать три атаки были отбиты! В течение этой недели каждый день авиация Люфтваффе висела над Сталинградом по двенадцать-четырнадцать часов. Всего за неделю триста пятьдесят часов! Оперативное отделение Паулюса подсчитало астрономическое количество авиабомб, сброшенных на этот проклятый, «злой» город, как оно его окрестило. Эта цифра с пятью нолями! Такой же цифрой определялось и количество налётов на позиции русских. Всё это происходило на фронте длиной более десяти километров. Этой битвой титанов, этим рёвом и грохотом можно было оглушить Человечество. Этим испепеляющим огнём и расплавленным металлом можно было сжечь, залить и уничтожить целое государство в Европе. И Сталинград был сожжён и залит расплавленным металлом, но…не уничтожен!

Железный Отто был в ярости, недоумении, гневе. «Schweinsleder! Ficken bumsen blasen! Russis hunds!»12 Нет, чёрт побери, он был ошеломлён непостижимой стойкостью русских…Их воинской выучкой, умением воевать в современной войне и противостоять на равных лучшей армии мира!

Он был поражён до мозга костей: готовностью русских к массовому самопожертвованию…» Но во имя чего?! И ради кого?.. – терзал он себя вопросами. – Неужели, ради этого усатого людоеда Сталина? – который по его сведениям, не был даже русским по происхождению. – Майн Готт! Неужели, ради этой Красной жидовской идеи, которая сожрала своих собственных детей, как и французская революция? Неужели, ради серпа и молота, которые хлеще всякой гильотины – машины для обезглавливания, в слепой ярости размолотили и вырезали под корень едва ли не половину России, уничтожив её тысячелетний уклад и соборность?..»

Он был растерян и потрясён от увиденного в Сталинграде. Для него,

видавшего виды, это было какое-то запредельное откровение…

Дьявольское наваждение…И за всем этим «невозможным» – стояли те самые русские, которых в Берлине брезгливо считали презренным скопищем грязных тупых животных, не способных управляться с современной техникой, не умеющих воевать, мыслить и созидать, а лишь пить водку, плодиться, как свиньи, и жрать отбросы с кремлёвского стола из одного, общего коммунистического корыта.

Воспоминания последних дней были похожи на чёрно-красные мазки слякоти, сделанные не кистью, но изрыгающей толчками кровь культей.