Сталинград. Том второй. Здесь птицы не поют

– Э-эх, Григорич, не в обиду…Фриц, косая сажень в плечах, – не чета тебе, тоже скалил зубы на капитана…Ножи в ножны – сошлись они здесь.

– ? – старшина нервно дёрнул мятой щекой.

– Так был зарезан баварский свин…И хер бы ты его сложил. Как не старайся. Заруби себе на носу, старшина, – глаза майора сверкнули строгой решимостью. – Родину, партию, Советскую власть и товарища Сталина, – он любит не меньше нашего! Сам видишь, жизнь за это…готов отдать. Коммунист. Воин, одним словом. Понял мою мысль?

«Тьфу, с дурру, как с дубу! Не приведи Господь…– услышал Григорич собственный голос, который показался ему загробным, пустым, словно говорил он со дна могилы. – Мать-то вашу через прыщ…» Он судорожно шарил в голове, разыскивал в ответ тяжёлые булыги слов, чтобы ломать, крушить ими…Ан, слишком весомы, крепки, как броня, были доводы батальонного командира. И вместо обычной, находчивой словесной «рогатки», Григорич – палец в рот не клади, – с горечью ощущал, как мелкой галькой, бренчат на пустом дне его разумения, хлипкие возражения, а в голове, путаются выхолощенные, скользкие, как угри, мысли.

Он продолжал идти за комбатом, обжигаясь потом, тяжко дыша, костеря себя отборными матюгами, но и только. Спешившие впереди, с последними раненными, санитары круто свернули к реке, будто подали знак старшине, выбили его из состояния дурного «похмелья». И эта удача дала ему возможность встряхнуться, оправиться, и на другом шаге, дивясь самому себе, чувствуя необычный прилив сил и ражий подбор ядрёных отточенных слов, он вспыхнул и, хороня под внешним спокойствием крапивный зуд возбуждения, ладно ответил с солдатской хваткой и простотой:

– Будем живы, поглядим, товарищ комбат. Точно так. Понял я вашу мысль. Но, как на духу! Прикажете товарищу капитану прибыть в лазарет. Как бы удар его не хватил. Уж, шибко большая потеря крови. Ветром шатает вашего кунака. А впереди бой, мать-то его наперекос… – И, потерев, друг о дружку озябшие, бурые пальцы, похожие на облитые вешней водой узловатые корни, он озабоченно буркнул в усы. – Нут, я под яр, к лошадям, до своих, товарищ майор. Раненые…Смерть, она сука не ждёт!

Глава 4

…Порывы ветра с неприятельской стороны хватали Арсения Ивановича за полы армейского полушубка, вышибали из глаз слезу. Он шёл среди молчаливой цепи уцелевших солдат и младших командиров, которых следовало укомплектовать подвезёнными с левого берега боеприпасами, срочно перегруппировать с расчётом свежего подкрепления, успеть грамотно, определить и занять новые – лучшие позиции, перед контрнаступлением немцев.

Он шёл среди бойцов своего обескровленного батальона, которых, как и его самого, возможно, уже скоро ждала смерть, и ему казалось в высоте, над ними, повторяя их путь, тянется, ещё покуда незримая в этот час, туманная млечная полоса, как точный слепок, как их отпечаток на небесах.

– Подтяни-ись! Почему отстаёшь, замыкание?! – комбат услышал застуженный, раздражённый голос замком взвода Савенкова. Услышал и уж в который раз изумился: «Надо ж, что делает с нами война? Случись-ка в мирное время людям попасть в ледяную реку, перейти её в брод, а потом окопаться в слякоте и лежать в ней талой ледышкой, – верная смерть. Но, чёрт возьми, как мобилизует война! Какие она пробуждает в человеке немыслимые силы! Какую свирепую жажду к жизни! До каких пределов возможности…»

– Быстрей! Быстрей шевели ногами пехота!

Тут и там, сзади и спереди, хлюстала под ногами весенняя грязь; глухо позвякивали, сталкиваясь с пряжками амуниции, диски – стволы автоматов, винтовок.

– Посто-роо-ниись! Братцы, дорогу-у!

Мимо, вдоль насыпи, пригибаясь к земле, бежали гончими, два легконогих связиста, с дощатыми бухтами чёрного телефонного провода на плечах. Как тянет паук свою судьбоносную клейкую нить, бойцы прокладывали новый кабель с правого фланга на левый, в центре которых находился его, Арсения Воронова, врытый по «брови» бетонный командный пункт. Это было архиважное дело. Связь с ротами и ставкой комдива Березина во время боя была прервана подчистую. Связисты убиты. Снаряды и мины врага во многих местах посекли – перебили кабель, а в двух местах вырвали шестиметровые клочья провода, не подлежавшего восстановлению.

– Живей! Живей, товарищи бойцы! Нам ещё возвращаться!

…Отчётливо видимые в полевой бинокль и перископ, безглазые руины жилых кварталов восточной части города, исчезли за горбатым холмом. А чуть погодя, скрылось и далёкое огненное зарево в четверть неба, похожее отсюда, с берега реки, на пунцово-рдяной гребень петуха или спелый ломоть арбуза.

Они спешно выбрались из тесного лабиринта траншеи; здесь под прикрытием природного земляного вала можно было не опасаться пуль вражеских снайперов. Под сапогами гремливо и сыро зажмякал оттаявший щебень. Прежде здесь проходила ветка подсобной узкоколейки, посредством которой, на совхозные свинофермы, телятники, коровники, подвозился силос, комбикорма, а так же уголь, дрова для кочегарок.