Сталинград. За Волгой для нас земли нет

Когда сражение было почти закончено, 2-я гвардейская армия лишилась своего члена Военного совета. У Бондарева в «Горячем снеге» комиссар погибает в бою, случайно напоровшись на немцев: «И вдруг он задохнулся — горячий, жесткий удар в грудь оттолкнул его, резко качнул назад, и то, что успел уловить Веснин, подавившись от этого удара невыговоренными словами, были повернутые к нему, немо кричащие о каком-то невозможном несчастье глаза майора Титкова». В действительности член Военного совета 2-й гвардейской армии дивизионный комиссар Илларион Иванович Ларин 25 декабря 1942 г. застрелился у себя на квартире, оставив записку: «Я при чем. Прошу не трогать мою семью. Родион умный человек. Да здравствует Ленин». До этого, 19 декабря 1942 г., по сообщению Особого отдела НКВД Сталинградского фронта член Военного совета армии: «…вел себя нервно, ходил во весь рост и был легко ранен пулей в ногу, создавалось впечатление, что он искал смерти»[179]. Что самое печальное, обстановка к тому моменту уже разрядилась, и если 19 декабря еще были поводы для беспокойства, то неделей спустя риск взлома обороны 2-й гвардейской армии и деблокирования окруженных исчез.

В тот же день, когда колонны 6-й танковой дивизии двинулись к Морозовской, 2-я гвардейская армия перешла в наступление против растянутого фланга LVII танкового корпуса. В состав армии к тому моменту вошли 7-й танковый и 6-й механизированный корпуса. К 16.30 55-й танковый полк теперь уже 3-го гвардейского механизированного корпуса совместно с частями 24-й гвардейской стрелковой дивизии вновь овладел Верхне-Кумским. Сталинградский фронт силами 2-й гвардейской армии с тремя механизированными корпусами перешел в наступление на Котельниково. Далее последовало наступление на Ростов. Но это уже совсем другая история.

Внешний фронт окружения начал стремительно удаляться от рубежа Мышковы. Самостоятельный прорыв 6-й армии на котельниковском направлении стал безнадежным и даже технически невозможным.

Выводы по третьей части

В ноябре 1942 г. имела место классическая ситуация с неверным определением планов противника. Немцы приготовились вести оборонительное сражение, но не там и не теми силами, где это действительно потребовалось. Если бы дефиле между озерами Цаца и Барманцак обороняли немецкие части, то у него были бы все шансы стать кладбищем советской бронетехники. То же самое можно сказать о периметре плацдармов у Клетской и Серафимовича. Особенно опасен был неглубокий плацдарм у Клетской. Наступление 21-й армии с плацдарма у Клетской могло провалиться так же, как наступление 20-й армии с плацдарма у Вазузы под Ржевом в ноябре 1942 г. По иронии судьбы наряд сил, атакующих с плацдармов, был одинаковый: танковый корпус и кавкорпус. Разница была только в войсках, которые занимали периметр того и другого плацдарма. Наступление 24-й армии немцы также успешно отразили. Немцы поставили румын там, где они считали ситуацию неопасной. Они просто не могли предположить удара сразу на большую глубину и встречного удара из достаточно пустынной местности.

Советское контрнаступление под Сталинградом имело беспрецедентный для Восточного фронта размах. Никогда до этого советские войска не осуществляли операцию на окружение таких масштабов. Точнее, крупные операции на окружение планировались, но ни одна из них до этого не была доведена до смыкания «клещей» в тылу противника. Соответственно, размеры пойманной «рыбы» были таковы, что ее удержание требовало больших усилий. Никак нельзя согласиться с Манштейном, утверждавшим: «Когда 22 или 23 ноября он [Паулюс] сделал предложение вырваться с армией на юго-запад, подходящий момент был, возможно, уже упущен»[180]. Срыв с места такой крупной массы войск, как 6-я армия, привел бы в конце ноября 1942 г. к прорыву окружения изнутри.

Советские военные специалисты признавали возможность прорыва окруженной группировки. В вышедшем по горячим следам битвы, весной 1943 г., сборнике материалов по изучению опыта войны было сказано: