Дёрр сознательно уклоняется от выводов из того факта, что в развернувшихся уличных боях инициатива подчас оказывалась в наших руках. По его описанию получается, что гитлеровцы как будто могли спокойно сидеть в занятых ими кварталах города, если бы Гитлер не подстегивал их к наступлению; автор забывает, что даже при ожесточенной активности немцев советские войска все время контратаковывали их. Ведь, прекрати противник наступательные действия и начни закрепляться на достигнутых рубежах, соединения фронта сейчас же использовали бы этот момент, и не только для сильнейших контрударов в городской черте, но также и на флангах сталинградской группировки врага. Общеизвестно, что переход к обороне всегда связан с ослаблением группировки войск на данном участке, иначе этот переход не имеет решительно никакого смысла. Не следует забывать, что первоначально наше контрнаступление планировалось на двадцатые числа октября, при благоприятном же развитии событий оно могло бы быть начато и раньше.
Дёрр говорит, между прочим, что при отсутствии необходимости брать Сталинград все же следовало бы надежно сохранять в немецких руках высоты у Красноармейска и западный берег Дона. Прочное удержание этих участков было бы весьма проблематичным, если бы Сталинград оставался в наших руках. Ведь на попытку захватить высоты в районе Красноармейск, Бекетовка противник растратил огромные силы, однако не сумел их взять.
Весь ход рассуждений Дёрра клонится к тому, чтобы [203] доказать, что Сталинград потерял для немецкой стороны всякое значение после того, как он был выведен из строя как индустриальный центр, что борьба за город была результатом чисто субъективных устремлений Гитлера, пытавшегося таким способом удовлетворить свое непомерное тщеславие. Мы далеки от того, чтобы не учитывать значения субъективного фактора в военных событиях, однако здесь налицо явная подтасовка фактов. В самом деле, почему гитлеровское тщеславие в апреле ограничивалось лишь стремлением подвергнуть Сталинград разрушению, а в июле – августе – сентябре уже требовало взятия города? А разве, скажем, взятие Ленинграда в меньшей степени удовлетворяло его честолюбие? Ведь это – явная нелепость, но нелепость эта стала весьма распространенной: она перепевается во многих буржуазных трудах о второй мировой войне. Так, например, Черчилль в своих мемуарах тоже считает, что, с точки зрения военных (каких – он не указывает), Сталинград осенью 1942 года утратил свое значение, а вот «бесноватый» (Гитлер) все стремился к его захвату{46}
.Вызывает сожаление, что подобная точка зрения одно время проникла и в нашу военно-историческую литературу. Так, например, генерал-полковник А. Тарасов в своей работе «К вопросу о плане летней кампании гитлеровского командования на советско-германском фронте в 1942 г.» пишет:
«Однако уже в середине июля завершать оперативное окружение советских войск в районе Сталинграда не имело смысла, так как неудачи наших войск в ходе оборонительных операций привели к стратегическому прорыву всей обороны на южном крыле советского фронта. Лишь ценой больших усилий советскому Верховному Главнокомандованию удавалось организовывать оборону на новых рубежах, в тылу отходивших войск Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов.
Казалось бы, что в этих условиях сталинградское направление должно было потерять свое значение. Ведь перерезать сообщение по Волге гитлеровские войска могли и в другом районе, а промышленность Сталинграда [204] можно было вывести из строя массированными ударами авиации. И все же именно Сталинград, который не являлся пунктом решающего значения в начале развития операции, приобрел такое значение в ходе дальнейшего наступления.
Причины этого, на наш взгляд, состоят в следующем. Сталинград является одним из важнейших промышленных центров юго-востока Европейской части Советского Союза. Он представляет собой главный узел коммуникаций этого района. Советское командование прилагало огромные усилия к удержанию Сталинграда в своих руках и сосредоточивало в этом районе крупные силы. Навязанные нами немцам бои с быстрым наращиванием наших усилий под Сталинградом за счет подходивших резервов требовали от них разгрома этих сил как непременного условия развития наступления на Кавказ. Достичь этого, как известно, противнику не удалось.
Немалую роль в борьбе за Сталинград сыграло, видимо, и честолюбие Гитлера. Овладение городом, который носил имя Сталина, произвело бы определенный политический эффект и создало бы ореол победителя лично Гитлеру.
Следует также отметить, что недооценка сил и возможностей Советского Союза привела немецкое командование к крупным просчетам и ошибкам в руководстве ходом операции.