Сталинградская метель

– За победу! – коротко произнес новоиспеченный маршал, неторопливо выпил благородный напиток и, царским жестом оставив недопитый коньяк Петрову, покинул НП.

Около недели ушло на уничтожение «шлиссельбургского мешка». Несмотря на отчаянные попытки, немцам так и не удалось соединиться с рвущимся им навстречу генералом Линдеманом.

Оказавшись в безвыходном положении, генерал Хюнтер покончил жизнь самоубийством, а вот комендант Шлиссельбурга генерал Рейнгард не последовал его примеру. Сказавшись смертельно больным, он покинул осажденную крепость на связном одномоторном самолете, приказав генералам Эмилио и Тужману до конца исполнять свой долг перед фюрером и рейхом, и те его выполнили по-своему.

Собрав все имеющиеся силы, они покинули Шлиссельбург и двинулись по льду Ладожского озера, намереваясь выйти к позициям финнов на его северном берегу. Знаменитая «Дорога жизни» к этому времени перестала существовать, и единственное, что могло сделать советское командование – перебросить в Ваганово и Кабону несколько артиллерийских батарей. Вместе с поднятой в воздух авиацией они попытались уничтожить отступающего врага, но тут в дело вмешались высшие силы. Разыгравшаяся метель скрыла от глаз советских воинов неприятеля, отдав его судьбу на суд Господа Бога, и тот довольно своеобразно его сотворил.

Южане испанцы оказались более выносливыми к условиям русского холода, чем северяне хорваты. Восемнадцать человек вместе с генералом Эмилио, потерявшим от обморожения обе ноги, вышли в расположение финских войск, тогда как из хорватов не спасся никто. Все они погибли от холода, занесенные снегом, проклиная поглавника Анте Павелича, отправившего их воевать в Россию.

Глава VII Бег к морю. «Большой Сатурн»

Ещё не все колонны пленных немцев начали свое движение от берегов Волги в глубь матушки России. Ещё победители не закончили свои допросы фельдмаршала Паулюса и его генералов, а войска, задействованные в разгроме окруженного врага, уже двигались на запад, к берегам Дона. Теперь там решалась судьба всего южного фланга Восточного фронта, и положение в этом раскладе немецких войск было далеко не блестящим.

И дело тут было не в малом количестве войск, что противостояли армиям Ватутина и Еременко, и не в опасном положении на их флангах, где находились румынские и итальянские части и соединения, чья боеспособность была притчей во языцех. Главное преткновение фельдмаршала Манштейна находилось в Берлине и называлось Адольфом Гитлером.

Главнокомандующий ОКХ только и занимался тем, что вставлял палки в колеса командующего группой армий «Дон». Он так и не дал согласия на оставление Паулюсом крепости Сталинград, а потом до последнего тянул с отдачей приказа об отступлении с Кавказа 1-й танковой армии группы армий «А».

Подобная фанатичная несговорчивость фюрера не была обусловлена ослиным упрямством или непониманием положения дел на фронте. Гитлер прекрасно все понимал, но главная беда была в том, что Манштейн мыслил как стратег и тактик, а фюрер – как политик. Для него отказаться от всех достижений летней кампании было просто немыслимым делом. Получалось, что десятки тысяч жизней немецких солдат были зазря положены на алтарь победы, а огромные материальные ресурсы были бездумно потрачены впустую.

Такого финала летней кампании 1942 года политик Гитлер не мог себе позволить и, прекрасно понимая отчаянное положение немецких войск на юге России, всячески старался свести вынужденные потери к минимуму.

Итогом противостояния фюрера и Манштейна стала телеграмма фельдмаршала, посланная Гитлеру в последних числах декабря. В ней Манштейн убедительно просил дать приказ об отступлении хотя бы левому флангу группы армий «А» в лице 1-й танковой армии генерала Макензена с целью прикрытия Ростова от рвущихся к нему советских войск под командованием генерала Еременко.

Сам текст телеграммы фельдмаршала имел откровенно ультимативный тон, за которым виднелась последующая просьба об отставке, но при всем при этом она имела в себе элемент разумного компромисса.

Так, сдвигая с места левый фланг группы армий «А», Манштейн соглашался на то, чтобы правый фланг группировки по-прежнему упирался в Кавказские горы и создавал иллюзию того, что еще не все потерянно для престижа германского оружия и сохранения лица фюрера перед немецким народом.

Будучи до мозга костей прагматиком, Манштейн прекрасно понимал всю эфемерность подобных надежды. Будь его воля, он давно бы отдал приказ войскам группы армий «А» отойти к излучине Дона. Однако в сложившемся положении для него было важно заставить Гитлера сказать «А», точно зная, что потом он будет вынужден сказать и «Б».

Как только согласие Главнокомандующего ОКХ было получено, Манштейн тотчас отдал приказ генералу Макензену об отступлении.

Хорошо зная, на что способен командующий 1-й танковой армией, фельдмаршал не стал связывать ему руки в выполнении приказа, ограничив генерала только одними сроками.