Сталинградская страда

Помню, красноармейцы и командиры что-то восхищенно выкрикивали, а командир полка прочитал нам краткую лекцию, которую после рискованного показа мы восприняли очень серьезно. Все видели, что занятие полностью приближено к боевой обстановке. Кравченко рисковал, ведь могло случиться всякое. Провались гусеницы сантиметров на 30–40 ниже — и все могло закончиться трагично.

А моральное воздействие? Я стоял в полусотне шагов и ощущал, как дрожала земля под тяжестью танка, а что чувствовал наш командир, когда махина утюжила обычную стрелковую ячейку? Тем временем, хорошенько выколотив от пыли обмундирование, Кравченко коротко, рублеными фразами говорил нам о «танкобоязни». Многие слова, а особенно личный пример, врезались в память крепко:

— Если не поленился, вырыл добротную ячейку и не растерял гранаты, то никакой танк тебе не страшен. Пропустил его через себя — и спокойно кидай гранаты вслед, а лучше — бутылки с горючкой. Что, у немцев танки такие страшные? Горят за милую душу, только не теряйся. Пара гранат на трансмиссию или под гусеницы — никуда он не уедет. Ясно?

— Ясно! — вразнобой кричали мы.

Занятия тем временем продолжались. В полк поступило много самозарядных винтовок СВТ. Бойцы осваивали их с трудом, часто клинило затвор, застревали патроны. Я уважаю конструктора Токарева и считаю, что винтовка была неплохой. Немцы пользовались захваченными у нас СВТ до сорок пятого года.

Это оружие требовало гораздо большей заботы, чем любое другое. Автоматика быстро забивалась пылью, песком. Кроме того, патроны 7,62 мм с закраинами на донышке требовалось протирать, заряжать в магазин аккуратно, без спешки. Если впихнешь небрежно два-три патрона, они цеплялись закраинами и застревали в магазине.

На стрельбище, особенно в училище, винтовки Токарева действовали почти безотказно. Ведь уход за оружием шел в нормальных условиях, под контролем командиров. Помню, на показательных стрельбах отделение из двенадцати человек одновременно вело огонь по мишеням. Плотность стрельбы напоминала пулеметный огонь. Если ударят сразу полсотни самозарядок, то и пулеметы не понадобятся. К сожалению, действительность внесла свои коррективы.

Полк вступил в бой числа 20 августа западнее станции Жуковка, километрах в 150 от Брянска. Если посмотреть на карту Смоленского сражения, то на рубеже западнее Брянска отчетливо видна красная полоса сосредоточения наших войск для контрудара. Протяженность этой полосы составляла километров 200. Кстати, таких красных полос хватило и на остальных участках фронта: возле Ельни, Вязьмы, Ржева. Мы не только отходили и теряли города, но и наносили удары.

Первый бой нашего полка был не оборонительный. Мы наступали. Это была одна из тактических наступательных операций. Батальоны, артиллерия закрепились на опушке леса. Перед нами было открытое поле с редкими деревьями. Из леса мы немцев вышибли.

Спешно окапывались, укрепляли позиции. Дня два-три прошли в относительной тишине. Немцы рыли окопы за гребнем холма, метрах в 600–700 от нас. Где-то вдалеке гремело, ночами вспыхивали зарницы. Однако на участке нашего полка было пока спокойно. Примерно в километре за спиной сосредоточивались, маскировались в лесу еще какие-то части, артиллерийские батареи.

Время от времени, обычно утром и в полдень, нас обстреливали из батальонных 80-миллиметровых минометов. Противная вещь. Мины с близкого расстояния летели отвесно. Хотя прямые попадания в окопы случались не часто, но эффект от минометного огня был жутковатый. Что-то вроде бомбежки, когда остроносые трехкилограммовые мины, кажется, летят прямо в тебя.

Я видел результаты таких попаданий. Одного бойца из соседней роты превратило в месиво, изрубленное осколками. Натекло много крови, и несколько дней окоп пустовал, хотя был вырыт грамотно, из него хорошо просматривалась нейтральная полоса. Другого красноармейца выкинуло из окопа, ноги разлетелись в разные стороны. Смотреть на исковерканный низ живота было жутко.

В роте в моем распоряжении имелась снайперская винтовка. Немцы в некоторых местах рыли окопы открыто, не опасаясь нас. Кроме того, я обратил внимание, что две лесные полосы искажают звуки пулеметных очередей и выстрелов. Эхо отдается в нескольких местах, а значит, обнаружить снайпера будет не просто.

Командир роты дал «добро», я сунул в карманы четыре обоймы и выполз вперед. Вскоре на окраине деревушки увидел немца, который что-то нес в руках. Хотя расстояние было довольно большое (метров 800), я уложил его наповал. Затем подстрелил еще одного.

Немцы, рывшие окопы, стали беспокойно оглядываться. Они пока не догадывались, откуда стреляют. Я перенес огонь на окопы и успел снять двоих. Тогда меня стали ловить на приманку, высовывая над бруствером каску. Вскоре им удалось обнаружить место, где я скрываюсь. Ударили из пулеметов, посыпались мины, и я срочно пополз к своим. Так в конце августа сорок первого года я открыл свой боевой счет.