Сталинградская страда

— Везло мне. Я ведь «в рубашке» родился. А ситуации складывались такие — не верил, что домой живым вернусь. Но отвоевал и закончил войну на реке Нейсе в Германии в феврале сорок пятого…

Родом я из села Солодники, расположенного в 70 километрах южнее Сталинграда. Отец и мать — колхозники, а детей в семье было четверо: Николай 1918 года рождения, я, 1924 года, и две младшие сестренки.

Семья была большая, жили вместе 13 человек (родители, дядя с семьей) в небольшом домишке, где даже места для кроватей не хватало. Позже дядя отделился, и стало посвободнее. Жили, если прямо сказать, бедновато. Помню, в конце года отец с матерью получали на трудодни мешка два пшеницы и ржи. Хотя мама работала на бахчевых плантациях, ни арбузов, ни дынь нам не полагалось. Все уходило в город.

В основном кормились своим хозяйством. Осенью собирали мешков 20 картошки, хорошо росли помидоры, капуста и другие овощи. Выручал также фруктовый сад. Имелась корова, но по налогам сдавали 200 литров молока в год, так что не очень это было выгодно. Имелись также куры, 5–6 овец. Мясо ели редко, в основном зимой. Хлеб пекли в домашней печи, вкусный, с хрустящей корочкой.

Кроме зерна, которого на семью не хватало, колхоз выделял участок для сенокоса. Какое было отношение к колхозу? Как ни странно, нормальное. Крестьяне вообще терпеливый народ, видели, что другого выхода нет, и работали в колхозе добросовестно. Хоть мало, но что-то получали.

Еще в семье имелся бредень. В пойме было много озер, и рыбой мы семью снабжали неплохо: щука, карась, окунь, тарань. Крупная рыба редко попадалась, но хватало и этого. Варили уху, жарили, солили.

К зиме готовились основательно. Квасили большую бочку капусты, мочили яблоки, подкупали зерно, муку. Так и жили, помогая друг другу. В селе хорошие люди, всегда можно рассчитывать на помощь. Об электричестве мы тогда и не слышали. Автомашин и велосипедов тоже не было.

Несколько слов насчет религии. В 1930 году церковь в селе разрушили. В доме у нас висела икона, но молились в основном мама и бабка. Остальные относились к этому вопросу равнодушно. Взрослые мужики и парни работой загружены (не до молитв), ну, а меня в школе учили, что Бога нет.

Так что острой проблемы с этим вопросом не было. Мол, большевики молиться запрещали, а народ страдал и был очень недоволен. Это не совсем так. Жизнь в селе нелегкая, работали с утра до вечера. Ходить по церквам да Богу кланяться — просто некогда. Если сам не поработаешь, никакие молитвы не помогут. Но главный церковный праздник, Пасху, отмечали весело, с размахом. Правда, чему она посвящена, я толком не знал.

Война обрушилась внезапно. Запомнился жаркий воскресный день, когда люди молча слушали речь Молотова. Хотя радио имелось лишь в сельсовете и газеты мало кто читал, но кое-какие слухи просачивались. Что немец собрал большую армию у границы. Но ведь и японцы не меньшую армию на Дальнем Востоке держали.

Многие верили в договор между СССР и Германией о ненападении. Старики, воевавшие в Первую мировую, качали головами и относились к немецким заявлениям недоверчиво. В любом случае настрой (особенно среди молодежи) был такой: если кто полезет, дадим такой отпор, что больше нападать никто не захочет.

Но война шла совсем не так, как ожидали. Красная Армия отступала. Забрали на фронт моего старшего брата, пропал без вести брат отца. Ну, а я вместе с другими сельчанами был мобилизован в августе 1941 года на рытье противотанковых заграждений. Было мне тогда 16 лет.

Копали возле села Трудолюбие (километров 30 от окраины Сталинграда) огромные рвы. Можно сказать, что включился я в оборонительные работы за год до Сталинградской битвы. Трудились от рассвета до заката, а зимой и в темноте. Раза два-три налетали немецкие самолеты, сбрасывали бомбы, обстреливали людей из пулеметов.

Ну, это редко случалось, а работа была выматывающая. Жили в небольших палатках, утепляли их камышом, бурьяном, согревали друг друга, сбившись в кучу. За полгода ни разу не побывал дома. В феврале, прожив целую зиму в нетопленой палатке, сильно простыл. Лишь тогда отпустили домой. Долго мама меня выхаживала, пока в себя приходил. Понемногу оклемался, затем работал какое-то время в колхозе. В начале августа 1942 года нас, человек двадцать парней из села, призвали в армию.

Мне тогда еще и восемнадцати лет не было, но на это никто не смотрел, бои шли в 50–60 километрах от наших мест. На сборном пункте собралась вся родня. Матери плакали и, обняв нас, не хотели отпускать. Вернее, пытались продлить минуты прощания. У бойцов и командиров, приехавших за нами, не выдерживали нервы. Они силой построили группу и торопливо увели.

Я был зачислен в саперную роту 178-го стрелкового полка, который располагался в селе Капустин Яр, в 60 километрах от Сталинграда, на левом берегу Волги. Учеба длилась недолго. В Сталинграде шли сильные бои, и занимались мы «саперной наукой» с утра до вечера. Времени на раскачку не было.

В один из октябрьских дней нашу роту под командованием лейтенанта Дешина подняли по тревоге. Перед выходом командир полка сказал: