Сталинградская страда

— Обойдусь без пистолета. У меня вон там три танка стоят с боезапасом. Три пушки и пулеметы.

— Ты командир взвода?

— Так точно, товарищ комиссар.

— В боях участвовал?

— Да. Рота подбила четыре танка, и, кроме того, мой взвод раздавил три бронетранспортера.

— Добро. Ну, иди, отдыхай перед боем.

Я вернулся, а Удалов спрашивает:

— Ты записку отдал?

— Конечно, отдал.

Он не поверил и крикнул (расстояние всего ничего):

— Вам Журавлев донесение передал?

— Передал, — отозвался комиссар, — но мы не убийцы и в своих не стреляем.

Меня как жаром обдало. Сволочь! Я догадался, что Удалов написал донос. В такой напряженной обстановке меня вполне могли расстрелять без всякого суда как врага народа. Да и неизвестно, что он там наплел в своей писульке.

Я уже прошел бои, повидал смерть и не был тем зеленым курсантом, который все стерпит. Имелся бы пистолет — наверняка пристрелил бы Удалова. От возмущения и злости собой не владел. Но Удалов, как чувствовал, что я ищу оружие. Куда-то сразу исчез. Командир он был нам формальный, в танках не разбирался.

Ребята меня успокоили, налили спирта, а я повторял, как заведенный: «Какая сволочь! Ведь вместе воюем». Оказался бы поблизости кто-то из командования бригады, я бы доложил немедленно. Но, кроме помпотеха Резника и командира роты, никого не было. Понемногу успокоился, а утром начался бой.

Нас атаковали примерно 20 немецких танков, бронетранспортеры, пехота. Велся непрерывный минометный огонь. Но фрицы, видимо, не рассчитывали, что за последние сутки пришло пополнение. Атаку мы отбили. Уничтожили 2–3 танка и какое-то количество пехоты. Немцы не захотели нести дальнейшие потери и, видя нашу решительность, отошли.

Как впоследствии выяснилось, они сделали крюк и прорвались дальше, в другом месте. Ну, а нас два дня подряд бомбили и обстреливали «Юнкерсы-87» и «Мессершмитты». Налетали группами по 5–10 самолетов, над степью поднимался дым от взрывов фугасных и осколочных бомб. Горела трава, мы задыхались, кашляли от дыма.

Тогда мы еще толком не знали, как уворачиваться от пикирующих «Юнкерсов». Догадывались, что лучше уходить на скорости, зигзагами, но горючего оставалось в обрез. Обычно останавливались и прятались под переднюю часть танка. Надеялись, что башню и корпус не пробьет. Стокилограммовая бомба насквозь бы пробила танк и ничего бы от нас не оставила. Но не такие уж асы были немецкие летчики. Прямых попаданий при мне не случалось, хотя «Юнкерсы» пикировали чуть ли не до земли.

Осколки ловили, но броня у «тридцатьчетверок» была крепкая. Редко пробивало насквозь. Гусеницы, тяги повреждало. Когда самолеты улетали, мы исправляли повреждения и продолжали выполнять задания.

Пехоте, конечно, доставалось. Особенно когда немцы успевали внезапно перехватить на марше колонну или отступающих в беспорядке красноармейцев. В таких ситуациях паника — самый страшный враг. От самолета не убежишь, а крохотная рощица, которая кажется совсем рядом — недосягаема. Все равно гад-фашист догонит, особенно «мессер» с его скоростью под шестьсот километров, с осколочными бомбами на подвеске, с двумя пушками и двумя пулеметами.

Однажды мы пересекали поле, усеянное серыми бугорками. Это были тела наших бойцов. Лежало их, может, рота, а может, и больше. Куда убегали? К кучке акаций, которые их бы не спасли. Мы замедлили ход, чтобы ненароком не раздавить тела. У кого три-четыре пулевых пробоины, у кого рваное отверстие от авиационной 20-миллиметровки, другие погибли от осколков бомб. Лежат ребята, и почти все в спину убитые. Спасся ли кто из роты — неизвестно. Их сутки назад расстреляли, тела уже начали распухать от жары.

В один из этих дней едва не вляпался в беду экипаж моего танка. В связи с нехваткой горючего мы порой действовали в одиночку. Резник едва не под расписку выдавал нам солярку. Начинаем спорить: «Застрянем на полдороге с пустыми баками!» А капитан на вкопанные в землю танки показывает:

— Скажите спасибо, что пока на ходу, а не загораете в капонирах.

На войне грань между жизнью и смертью тоньше волоска. Вот ты есть, и вот тебя нет! Погибшая пехотная рота, судя по всему, не ожидала налета. На бреющем обрушились на нее штуки четыре «Мессершмиттов», скорость — двести метров в секунду. Только и успели ребята услышать приближающийся рев моторов. Оглянулись, а в них уже бомбы, снаряды и пули веером летят.

Не много дней прошло с первого моего боя, но на фронте учеба идет втрое быстрее. Своей шкурой премудрости постигаешь. Дали нам задание проверить одно из танкоопасных направлений. Десант — три курсанта и нас четверо в танке.

Дорогу, по которой мы двигались на юго-запад, накануне хорошо пробомбили. По обочинам несколько сгоревших полуторок, разбитые повозки, орудийные упряжки. Погибших уже похоронили. Здесь нам повезло. Мельников показал на разбитые «сорокапятки» и перевернутые орудийные передки.

— Командир, глянем, может, снарядами разживемся?

— Давай глянем.