Сталингранские сны (СИ)

Да и что осталось от того мира? Приличия дворянского этикета, напрасно прививаемые в обстановке голода, холода, падения нравов и устоев привычной жизни, были окончательно разрушены в тот момент, когда её, восьмилетнюю сироту с трогательной кукольной внешностью, белогвардейский офицер, хвастающийся своей близостью с военным комендантом города, пьяный после парада в честь приезда с город командующего белогвардейцами Деникина, обманом заманил в номер "Гранд-отеля" и попытался изнасиловать. После угощения курицей и пшеничной булкой, после щедрых посулов заступничества, еды и денег, после игры на гитаре и распевание романсов, он попытался напоить её вином, а когда она отказалась, он набросился на неё, разорвал платье, стал хватать везде грязными руками, несмотря на визги и мольбы о пощаде. Если бы штаб белогвардейцев не потребовал срочного расширения и клмнат для нужд отдела продовольственных реквизиций, и в номер на верхнем этаже не вошли тогда дежурные солдаты из числа насильственно мобилизованных, трудно представить степень физического и морального уродства, ожидавшие Наташу. С уверенностью можно было бы сказать, что никакого третьего курса строительного института, где она встретит своего будущего мужа Колю Адамовича из Минска, не было бы. Не было бы упоительных свиданий, катания ночью на лодке, страстных объятий, поцелуев, моря нежности и неги, весёлой свадьбы, рождения дочери. Насильник либо мог убить её и выкинуть тело в заросли, страшась гнева своего начальника генерала Гравицкого, либо мог избить, вывезти на окраинную улицу, где она могла сделаться жертвой повторного насилия, умереть от кровопотери и повреждений от полученных побоев. Но даже если бы ей удалось выжить, то не появилась бы на свет прелестная дочка, теперь уже десятилетняя, смышлёная и очень похожая и на неё, и на отца одновременно, названная по настоянию мужа Лялей. Не стала бы сама Наташа очень красивой женщиной, украшением своего института, Харьковских майских и новогодних праздников, новых столичных улиц, и потом своего родного трудового коллектива славного Госторга.

- Ты наша киноактриса звукового кино! - говорили её подруги с гордостью, редко встречающейся у женщин по отношению к другим женщинам.

Встречались, конечно, на её пути и такие завистницы. Однако жизнерадостность, отсутствие чванства и гордыни, часто свойственные красавицам, желание помочь всем и во всём, обезоруживали даже самых закоренелых завистниц.

- Я просто обаятельная! - отвечала она обычно на любые похвалы, и печалилась от того, что за броской внешностью никто не хочет замечать её душевной нежности и застенчивости.

Примечательное отсутствие склонности к полноте, так часто преследующая жительниц Восточной Украины, действительно придавали её движениям лёгкость и грацию, а мимике её лица выразительность и детскую непосредственность.

Если бы не те солдаты, тогда, в 1919 году, случилось бы постыдное и ужасное. Сама дворянка до мозга костей, всеобщая любимица, привыкшая верить людям, она стала бы сторониться мужчин, боятся всех людей, как главного источника опасности в жизни, больше ночного леса и скрипов в пустом, заброшенном доме, больше кладбищенского свечения и болотного воя. Её жизнь была бы сломана в самом начале, и небыло бы такой силы, чтобы она вернулась бы потом в нормальный мир людей. Именно хвастовство того насильника-офицера о своих дворянских достоинствах, его манеры, воспоминаниями о кадетском училище, балах, ресторанах только лишь для господ, битье хлыстами и кулаками лапотных солдат и прочих низкородных, а также нехристей-евреев, прочно связало её сознание с ужасом, исходящим от дворян.

Наташины родители ещё до войны с Японией 1904 года, продали своё убыточное имение с единственной деревней и парой хуторов, откуда на фабрику Саввы Морозова убежали почти все крестьяне вместе с семьями. Оставшиеся без рабочих рук земли за один год заросли кустарником и деревцами так, что приготовить их снова для земледелия стало слишком дорого стоить, и для титулярного советника в отставке, отца Наташи, оказалось неприемлемым. Соблазны же промышленной революции начала века, выбросившей на голову людей множество самых разных, роскошных товаров, часть не нужных, но разрекламированных на американский манер, требовало денег. Роскошная жизнь, ставшая предметом вожделения многих с помощью появившегося кинематографа, массовых газет и журналов, манила сильно. Имение у реки Клязьмы было продано. Большая часть драгоценностей пробабки тоже. Наташе было шесть лет, и она плохо помнила тот день, когда в их квартиру на Арбате пришли люди в плохой поношенной одежды с винтовками и красными бантами на груди телогреек и на солдатских папахах. Всё ценное, даже напольные часы, у них было тогда отобрано, а в квартире разместили раненых рабочих, пострадавших во время октябрьских боёв с юнкерами у Никитских ворот и на Знаменке. Бегство в Харьков, где жила старшая сестра матери, где было больше хлеба и меньше красных, было обусловлено этими событиями.