Сталингранские сны (СИ)

За спинами собравшихся жителей Пимено-Черни, во главе со стариком в казацкой фуражке, послышался треск мотоцикла и возбуждённые крики. Охрана расступилась, пропуская к командарму-64 младшего лейтенанта Милованова и усталого молодого лейтенанта с артиллерийскими эмблемами в петлицах. Артиллерист был загорелым до черноты, давно не бритым, с лицом, заросшим чёрной щетиной. За офицерским ремнём его были заткнуты две гранаты РГД-33 с ребристыми насечками, а вместо гранатной сумки через плечо висел второй планшет.

- Командир гаубичной батареи третьего дивизиона 865-го артполка 302-дивизии, лейтенант Беридзе! - представился лейтенант, - имею две 122-х миллиметровые гаубицы и 40 осколочно-фугасных выстрелов!

- Где твоя дивизия и полк, лейтенант?

- Не знаю, товарищ генерал-лейтенант. Мы около Зимовники остались без связи и пехотного прикрытия, отходим к Котельниково, пытаемся найти дивизию! - ответил Беридзе, часто моргая длинными чёрными ресницами.

- В Котельников уже немцы. Поступаете теперь в подчинение к комбату, - ответил ему Чуйков и, повернувшись к Рублёву, сказал:

- Вот тебе, майор, от меня подарок, теперь серьёзная артиллерия у тебя есть! Ставь их за рекой, тяни провод телефона и управляй огнём, на прямую наводку не ставь, а то их быстро немцы выбьют! После того, как немец поймёт, что перед ним сила, он отбомбиться и отработает по тебе артиллерией ,и станет наступать уже по своей науке, с пехотой, переставляя пулемёты, всё ближе и ближе... И только потом в последнем ударе пустит танки... Если его пехота на бросок гранаты к твоей траншее подойдёт - тебе конец. Ты этого не допусти, контратакуй накоротке в штыки и сразу назад. Когда вы будете в одной куче, немец из пулемётов и миномётов стрелять не сможет. Своих перебьёт. До каждого красноармейца эту всю науку доведи, комбат, даже поварам, ведь м тоже придётся потом в цепи идти, когда стрелков в ротах выбьют. Раненых своих отправляй сразу, а тяжелораненых не вези, не довезёшь, некуда тебе. Медсанбата позади тебя нет, больниц и госпиталей тоже. По хатам на хутора отдай. Мины все свои, вперемешку, противопехотные и противотанковые, ставь сразу. Не береги. Не пригодятся больше они. Ночью холодно тут. Костры жги только в ямах, как кочевники древние. Сверху закрывай чем-нибудь...

Чуйков хотел ещё что-то сказать, но неожиданно нахмурился, замолчал, задумчиво глядя на лесополосу в полукилометре от них, прикрывающую собой село Пимено-Черни, и медленно пошёл в ту сторону, раздвигая голенищами сапог густые заросли ковыля, кияка и астрагала. Командиры последовали за ним. Милованов и Беридзе остались у фургона. Через некоторое время, отойдя от гражданских, охраны и чеченцев, Чуйков резко повернулся, и лицо его стало похоже на неподвижную маску: сощуренные глаза не мигая, смотрели, казалось, и на комиссара полка, и на командира батальона одновременно, ни одна складочка при его словах не шевелилась, только, едва расжимались губы.

- Понимаешь, комбат, для Сталинградского фронта теперь каждый час, каждые сутки - это как жизнь. Наступление фашистов с запада через Дон на Сталинград мы затормозили, а он взял, и с юга, со стороны Сала и Маныча, целую армию сюда развернул. Видать, Сталинград, стал сейчас бесноватому Гитлеру важнее чем Кавказ! А у нас здесь образовалась пустота. Ставка перебрасывает сюда резервы, но они ещё не прибыли, не заняли свои участки обороны. Дай мне, комбат, хоть пару суток, хоть сутки...

- Товарищ генерал-лейтенант, не сомневайтесь, защитим нашу партию большевиков и гаш советский народ! Грудью встанем, за Сталинград, за учение Ленина и великого Сталина, за власть рабочих и крестьян! - воскликнул Рублёв.

- Мы не отступим! - уверенно сказал комиссар, сжимая рукоять шашки.

Лицо Чуйкова перестало быть неподвижной маской, на лбу вокруг огромного малинового шрама от старого сабельного удара, собрались глубокие складки, подбородок с глубокой ямкой посередине выехал вперёд. Он ткнул указательным пальцем в то место, где у комиссара полка, под карманом гимнастёрки и партийным билетом было сердце, и зло заговорил: