СТАЛИНИАДА

ЮРИЙ БОРЕВ СТАЛИНИАДА

О Сталине мудром, родном и любимом

Прекрасные песни слагает народ…

Из песни сталинской эпохи

ОТ АВТОРА

Устные свидетельства об исторических

личностях точнее говорят о времени,

нежели труды самых добросовестных

историков.

А. П у ш к и н

Рожденные в года глухие Пути не помнят

своего. Мы — дети страшных лет России

Забыть не в силах ничего.

А. Б л о к

Чем событие интересней для историка, Тем

для современника печальней.

Н. Г л а з к о в

Около полувека в различных социальных, профессиональных, национальных кругах я собирал притчи, легенды, апокрифы о Сталине. В одних случаях эти устные рассказы приходили ко мне от людей, непосредственно со Сталиным встречавшихся или участвовавших в событиях, связанных с ним. В других случаях такие истории отрывались от героя-рассказчика и попадали ко мне в обработанном коллективным сознанием виде, пройдя через многие опосредствующие звенья.

Возникновение и жизнестойкость этих сюжетов объясняется тем, что долгие годы мы жили в закрытом обществе, отмеченном, как всякое закрытое общество, разного рода дефицитом. Дефицит гласности непреднамеренно восполнялся слухами. Слухи в таких обстоятельствах становятся источником информации и способом самопознания общества, конкурирующим с газетами и радио.

В условиях существования огромного репрессивного аппарата, созданного Сталиным, предавать эти слухи бумаге было делом очень небезопасным, поэтому люди, в других социальных условиях фиксировавшие бы свой жизненный опыт в художественном, научном, эпистолярном, дневниковом виде, отучались от такой формы его письменной консервации. Потребность самовыражения приводилась в вынужденное соответствие с политической обстановкой. Так возник феномен особого рода — городской, интеллигентский фольклор — необыкновенно емкая, выразительная, совершенно свободная в своей непод-цензурности форма хранения социального опыта. Герои, а порою и «соавторы» этой книги — многие известные, выдающиеся, а иногда даже великие люди XX века.

Художники, ученые, военачальники, общественные деятели, ощущавшие необходимость поделиться своими мыслями, наблюдениями, догадками, — создавали предания, в которых жили, порой сильно переработанные творческим воображением, социальные реалии, превращенные в факты духа, далеко отступающие от исторических фактов, но сохраняющие их существо.

Судьба этих преданий была в чем-то более счастлива, чем судьба печатного слова тех лет. В них ничто не лакировалось ни "внутренним редактором" автора, ни редактором издательским, ничто не отсекалось. Образ Сталина, возникающий из исторических анекдотов, противостоит той сусальной фигуре вождя, полководца и отца народов, которую наши литература, театр, кино, изобразительное искусство рисовали два десятилетия до 1953 года и два десятилетия после 1965-го.

Публикуемые здесь свидетельства, принадлежащие миру художественному, а не миру собственно историческому, предполагают выбор: хочешь верь — хочешь не верь.

История до сих пор не знает, отравил ли Сальери Моцарта.

Исследователи склоняются к отрицанию его вины. Музыканты мира сняли с себя обязательство предать музыку Сальери забвению.

Однако насколько беднее была бы история культуры, если бы не существовало абсолютно недостоверной легенды о Моцарте и Сальери: мы не только лишились бы гениальной маленькой трагедии Пушкина, но и не смогли бы художественно исследовать зависть — человеческую страсть, столь же сильную и сокрушительную, как любовь и ненависть.

Согласно Аристотелю, история повествует о действительном, а литература — о вероятном — "не о действительно случившемся, но о том, что могло бы случиться, следовательно, о возможном по вероятности или по необходимости" (Аристотель). Создатель кибернетики Н. Винер считал, что сообщение о вероятном информативно насыщеннее сообщения о случившемся.

Возникавшие в истории культуры легенды всегда художественно осмысляли действительность, проявляя ее суть, даже когда отступали от факта. Так, например, известно, что актер Мочалов, простудившись дорогой, умер в Москве. Молва же говорит, что он умер в пути: замёрз, как ямщик. В этой красивой легенде правды жизни больше, чем в реальном событии. Предание отождествляет Мочалова с ямщиком и тем самым подчеркивает народность великого актера. Эта легенда, творимая по вероятности, более жизненна, чем жизнь, творящая по случайности.