Многие обществоведы воспользовались заимствованным еще в 20-е гг. из терминологии итальянского фашизма понятием «тоталитаризм». Фашисты так называли свой режим, авторы же новой тогда доктрины назвали так никогда не существовавший социальный тип, будто бы объединявший фашизм и социализм. В 30-е гг. для обоснования доктрины они использовали определенное сходство гитлеризма и сталинизма. Основу доктрины составила ложная схема «фашизм-гитлеризм-сталинизм-социализм». В научном отношении доктрина оказалась бесплодной. Она сковывала мысль ученого, побуждая его следовать заданной линии. Она оказалась не в состоянии выяснить многие проблемы двух разновидностей авторитаризма XX в. Никто из ее адептов не доказал необходимости отнесения этих систем к тоталитаризму. Доктрина не смогла также объяснить, почему, несмотря на утверждаемое ею их родство, «конфликт между правым экстремизмом и коммунизмом относится к наиболее острым противоречиям новейшей истории» (Л. Люкс, ФРГ); почему выбор старых германских элит в 1933 г. выпал на нацистов, если между фашистами и коммунистами не было никакой разницы (Р. Кюнль, ФРГ)[33]
. Д. Байрау (ФРГ) подчеркнул, что на Западе эта доктрина была «отброшена как неудовлетворительная», но в Восточной Европе «алчно подхвачена как боевой клич». Был выгоден ее агитационный эквивалент — тезис о «краснокоричневых».Зарубежные и советские ученые показали, что помимо всего прочего просто нет необходимости применять термин «тоталитарный» в смысле «авторитарный» и выделять из этого ряда режимы, связанные с именем Сталина, Гитлера, Муссолини и им подобных «вождей»[34]
. Это лишь вносит путаницу. Достаточно сопоставить статьи «авторитаризм», «сталинизм», «тоталитаризм» в Большой советской энциклопедии и Кратком политическом словаре (1989). Наивны попытки их составителей понятие «авторитаризм» определить как тоталитаризм и наоборот. Российские преемники доктрины приняли этот одиозный термин вопреки здравому смыслу: одни бездумно, другие — не желая оскорбить словом «сталинизм» память «великого вождя», третьи — подменяя научную критику сталинизма очередным ниспровержением марксизма-ленинизма. Главное, очевидно, в том, что уже было на Западе в годы «холодной войны», когда доктрину успешно использовали в «антикоммунистических» пропагандистских кампаниях. Впрочем, на Западе порочность призывов объединиться против «красно-коричневой чумы» уже поняли. В Восточной же Европе политикам и обществоведам, по-видимому, понадобится свой собственный негативный опыт. Пока же ряд президентов, прикрываясь названным тезисом, сам заимствует многое из сталинизма и гитлеризма, например, изображая себя народными вождями, стоящими над парламентами и политическими партиями и подвластными лишь Богу.Советские приверженцы доктрины попытались сказать свое слово. Философское общество СССР в 1989 г. издало сборник материалов «Тоталитаризм как исторический феномен». Он не представляет собой оригинального труда. Большинство его соавторов некритически переняли доктрину, от которой еще 10–20 лет тому назад в той или иной мере отказались многие зарубежные ученые. Авторы сборника воспроизводят тот разлад, который свойствен их западным единомышленникам в определении «феномена». Некоторые из них видят его суть в подавлении парламентской демократии, использовании террористических методов, идеологизации общества. Другие считают «тоталитаризм» лишь «одним из крайних проявлений власти». Третьи определяют как «специфическое понятие XX века, характеризующее особый тип взаимодействия массы с харизматическим лидером». Местные эпигоны, по существу простые проповедники удобной для них идеи, сугубо в агитационных целях «продлили» время существования «тоталитаризма». Одна из авторов доктрины X. Арендт сводила эту «форму поведения» к «геноциду», полагая: что в Германии «тоталитаризм» пришел к «своему концу» со смертью Гитлера, в СССР — со смертью Сталина (1953)[35]
.Российские же «демократы» этот конец связали со своей революцией (1991). Не большие ли они католики, чем сам глава Ватикана? Авторы весьма легковесной книжки «Нужен ли Гитлер России?» (1996) необычайно расширили понятие «фашизма», включив в него любой национализм, патриотизм. Они находят его «бациллы» в православной церкви, резко преувеличивают роль русской его разновидности. Авторы и составители сборника направляют свои стрелы против «красно-коричневого» блока, представленного скорее в их фантазии, чем в реальной жизни.