Сталинизм. Народная монархия

Железнодорожный транспорт был парализован. Если в начале войны Россия располагала паровозным парком в количестве 20 070 машин, то к началу 1917 года их количество уменьшилось на и 050 и составляло всего 9021 единицу. Парк вагонов сократился с 539 549 до 147 346 единиц. У шестимиллионной российской армии, сражающейся с Германией и Австрией, практически не было тыла. Солдат загнали в окопы и держали их там месяцами без еды и без боеприпасов. Однако всякое терпение имеет предел.

В это время, после двухмесячного отдыха в кругу семьи, царь прибыл в Ставку. Как видно из его писем, отправленных Александре Федоровне, он скучает по домашнему уюту. Он пишет, что здесь, в Ставке, ему будет «недоставать тех игр, в которые они играли каждый вечер. В свободное время я здесь опять примусь за домино». Эти письма датированы 23 и 24 февраля — как раз те дни, когда на улицы Петрограда вышли демонстранты, требуя хлеба и отставки правительства.

Что отвечала императрица — неизвестно. Известно лишь, какую телеграмму направил царю Родзянко. «Положение серьезное. В столице — анархия. Транспорт, продовольствие и топливо пришли в полное расстройство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Медлить нельзя. Всякое промедление — смерти подобно. Молю бога, чтобы в этот час ответственность не пала на Венценосца».

Известна и реакция царя на эту телеграмму. «Опять этот толстяк Родзянко, — сказал он графу Фредериксу, — мне написал всякий вздор, на который я ему уже отвечать не буду».

В телеграмме на имя князя Голицина он требует «занятия Государственной думы прервать». В тот же день он отправляет телеграмму императрице. «Выезжаю послезавтра. Разобрался здесь со всеми важными вопросами, спи спокойно. Да благословит тебя Господь».

Телеграмма была отправлена 28 февраля, а накануне царское правительство во главе с Протопоповым было отправлено в отставку, и власть перешла в руки Государственной думы.

Выехав из ставки, царский синий литерный поезд в два часа ночи подошел к станции Малая Вишера, расположенной в 160 км к юго-востоку от столицы и остановился. Пришло сообщение о том, что путь перекрыт мятежными солдатами, вооруженными пулеметами и орудиями. В Петроград и к Царскому Селу не пробиться. Решили повернуть на запад — в Псков.

В восемь вечера царский поезд подошел к перрону Псковского вокзала. На платформе, где обычно выстраивался почетный караул, царя встречал только генерал-адъютант Рузской со старшими чинами штаба. Рузской доложил императору, что все гарнизоны Петрограда и Царского Села, включая гвардейские части и казаков, перешли на сторону мятежников. Отряд генерала Иванова, ранее направленный на подавление восставшего Петрограда, также перешел на сторону мятежников.

Выслушав его доклад, император наконец понял, что нужно сделать уступку и создать новое правительство. Он приказал Рузскому сообщить об этом Родзянко.

Генерал поспешил к телеграфу. Однако его сообщение не обрадовало председателя Думы. «Его величество и вы не отдаете себе отчета в том, что здесь происходит; настала одна из страшнейших революций. Ненависть к государыне императрице дошла до крайних пределов. Вынужден был во избежание кровопролития, всех министров, кроме военного и морского, заключить в Петропавловскую крепость. Прекратите присылку войск. Я сам вишу на волоске, и власть ускользает у меня из рук. К сожалению, манифест запоздал. Время ушло. Возврата нет».

Телеграмма Родзянко ярко высвечивала сложившуюся ситуацию в столице. Он только не сообщил, что Временный комитет Думы и Петросовет сошлись в одном мнении — о необходимости срочной отставки императора в пользу (делалась последняя попытка спасти монархию) царевича. Об этом царю должны были сообщить при личной встрече члены Государственной думы Гучков и Шульгин, которые для того уже отправились в Псков.

Посланцы прибыли к царю в 10 часов вечера. К тому времени был проведен опрос всех главнокомандующих фронтами, чтобы узнать их отношение к Николаю II. Все они единодушно высказались за отречение. «Если такое решение не будет принято в течение ближайших часов, — сообщили главнокомандующие, — то это повлечет за собой катастрофу с неисчисляемыми бедствиями».

Второго марта в 14 часов 30 минут Рузской положил на стол царя результаты телеграфного опроса генералов. Это был последний удар по престолу. Надеяться больше было не на кого. Народ и армия от него отреклись. Однако Николай и сейчас не понял того, что произошло. Он назвал случившееся «изменой». Но то была не измена, а отторжение инородного тела, питающегося соками великой России, доводя ее народ до нищеты и гибели.

* * *