Сталинка(СИ)

В этот раз свекровь принесла в тазике мытые совсем молоденькие, ещё мелкие огурчики, редиску, укроп, лук. Татьяна мелко нарезала свежую зелень, посолила, поперчила, залила растительным маслом, с чёрным хлебом - объеденье! Это было их фирменное блюдо. Если приготовить такой же салат из магазинных овощей - ничего похожего не получится.

Разговор тек обычный и вдруг Евдокия, немного помолчав, сказала:

- Я письмо получила... от дочерей.

Спрашивать что пишут, Татьяна не решилась. Она, молча, смотрела на свекровь.

- Вот, почитай, - и протянула обычный почтовый конверт.

- Я сама их искать не решилась. Но послала письмо в Корсаково, двоюродной сестре. Та написала в интернат, по последнему известному адресу. Оттуда ответили, что перевели их в другое место, но адрес указали. Так постепенно она их нашла. И вот письмо... - Привыкнув к сдержанной, немногословной свекрови, Татьяна почувствовала, как дрогнул её голос, увидела навернувшиеся на глаза слёзы.

Два листочка в клеточку из школьной тетрадки аккуратно исписаны шариковой ручкой. И... таким знакомым показался Татьяне этот подчерк. Он так был похож на подчерк свекрови! Но как это могло быть? Татьяна посмотрела на свекровь. Та молча пожала плечами:

- Я в огород. Там воду дали... А ты читай, читай. - И вышла вон. Что могло быть в письме дочерей к матери? Наверное, радость, что всё-таки нашли друг друга, как бы судьба не ломала и не корежила. Но радости в поведении свекрови что-то не наблюдалось. Да и, как ни странно, оказалось не так-то просто развернуть эту пару листочков в клеточку. Казалось, что это не бумажные листки, а нечто чугунное, монолитное, тяжелое. Так, стоя посреди кухни, Татьяна и начала читать: медленно, несмело.

Здравствуйте, Ольга Георгиевна!

Пишут вам ваши дочери Люда и Света. Не так давно мы получили письмо от своей тёти из посёлка Корсаково. Она сообщила, что вы живы, здоровы. У вас другая фамилия, другие имя и отчество, новая семья, четверо сыновей, то есть наших братьев. Нам известно, что оставив нас в деревне, вы уехали в город, и там совершили тяжкое преступление. А будучи осужденной, сбежали из-под стражи. Но, как можно идти на преступление, а потом на побег, не подумав о своих малолетних детях? Мы выросли в детском доме. Нас не разлучали, дали возможность выучиться. Государство кормило, обувало, одевало. Ещё в интернате, при переводе в детский дом, нам рассказали о вас правду, но никто никогда не упрекал. За что мы, конечно, благодарны. Учились мы хорошо. После школы получили высшее образование, опять же государство предоставило такую возможность, выделив одновременно общежитие и стипендию, хотя по документам сиротами не считались. Ведь вы были живы и находились в розыске. Значит, нам таких льгот не полагалось. Отца искать не пытались, так как знали о его гибели. Да и так понятно: не убили бы на войне, вернулся бы домой. Горько и обидно от того, что при живой матери пришлось расти в детском доме. Ведь четверым сыновьям хватало места, значит, была крыша над головой, под которой двум вашим дочерям места не нашлось. Теперь мы взрослые, и все у нас хорошо. Но каково было в детском доме маленьким девочкам, стоит ли писать? И так понятно.

Как мы узнали из письма тёти, всё у вас теперь в порядке. Рады за вас.

Если пожелаете приехать, адрес есть на конверте. Встретим и не обидим. Если нужна будет наша помощь, напишите, не откажем.

Ниже приписано:

Писали по обоюдному согласию. Люда и Света.

Вот таким было это, столь долгожданное письмо.

"Ну не правы девчонки! Не правы! Если объяснить им все подробно... Как? Свекровь до сих пор в розыске. Поди теперь разберись, кто прав, кто виноват? Но написать надо и ехать. Ехать к дочерям". - Похоронив мать, Татьяна думала, что простила бы и вообще не судила бы ни за что, только бы была жива, только бы увидеть... Тем более, что прощать свекровь не за что. Просто дочери ничего не знали. Ну, то есть знали с чужих слов, полуправду, а это хуже самой злой лжи! Ведь ложь можно опровергнуть фактами, а как быть в этом случае?

Скрипнула дверь.

- Вот, тебе с собой огурчики, укропчик...

- Мам... - Михаил первый из сыновей женился, тогда остальные трое ещё жили вместе с Евдокией. И когда Татьяна вошла в их семью, как называть свекровь вопроса просто не возникало. Если взрослые парни кричат во весь двор: "Мам, открой, это я!" То стуча в те же ворота с той же целью, кого же ещё звать?

- Мам, ответ-то написала?

- Нет.

- Как же? Они же не знают, ничего не знают...

- Что же я напишу? Ты же читала? Как буду объяснять, почему сыновья жили со мной, а дочери в детском доме?

- А вот как есть, так и написать...

- Длинно и путано... оправдываться придётся. А раз оправдываюсь - виновата. Зачем тогда? Так только виновата, а то ещё и выкручиваюсь. Опять без вины виноватая! Теперь уже ничего не изменишь. Всё у них хорошо и... слава Богу! Да и подтвердить мои слова некому.

- Так в Корсаково... - Евдокия жестом остановила невестку.