Сталинская гвардия. Наследники Вождя

Он родился далеко от столиц Российской империи, в живописной белорусской деревне Старые Громыки, на Гомельщине. По происхождению считал себя радимичем. Всю жизнь интересовался прошлым своей земли: Громыко был любознателен к историко-культурным материям. Отец был сельским пролетарием – бедный крестьянин был вынужден ездить в город на заработки. Воевал и с японцем, и с немцем. Первые политические уроки получил от бабушки. Сам Громыко рассказал об этом в мемуарах:

«Когда я был малышом, можно сказать, еще пешком под стол ходил, услышал я как-то от бабушки необычное слово. Не помню, в чем я провинился, но она мне погрозила пальцем и сказала:

– Ах ты, демократ! Зачем шалишь?

Дело происходило до революции, при царе, и она, знавшая понаслышке, что «демократов» сажают в тюрьмы, ссылают на каторгу, решила и меня припугнуть этим «страшным» словом. Потом, позже часто я слышал, если чуть что было не по-бабушкиному:

– Ах ты, демократ!

Да, он не стал демократом. Всю жизнь предпочитал более надежную почву, чем игра на предпочтениях избирателей. Он умел учиться, умел подчиняться дисциплине, отстаивать интересы корпорации – партии, ведомства, государства. Ненавидел самовлюбленное гарцевание перед телекамерами, всю эту вздорную чепуху, которую так любят вечно шалящие демократы.

С тринадцати лет Андрей Громыко работал на лесосплаве и в поле. Но был и книжным мальчиком, читал все, что мог найти в окрестных деревнях, например, «Живописную астрономию» Фламмариона, труды историка М.Н. Покровского, «Дворянское гнездо» Тургенева… Пленился античной героикой: «Через некоторое время я достал «Одиссею» в переводе В. Жуковского и «Илиаду» в переводе Н. Гнедича. Знал я В.А. Жуковского как поэта и очень удивился, узнав, что он еще к тому же и переводчик. Сотканный из далекой были и легенд мир, населенный героями троянской эпопеи, находится на особом счету у человечества. Сколько бы ни спорили историки и археологи о деталях, относящихся к этой эпопее, творения гениального ахейца с течением времени не только не тускнеют, но светят еще ярче, чем прежде. Поражает энциклопедичность автора «Илиады» и «Одиссеи». Его поэтический дар бросил в наши руки само событие с такой силой красок и блеском граней, что оно и сегодня воспринимается как объемное и четкое». Потом проштудировал Гете, но полюбил «Фауста» только с годами, при повторном прочтении. В тринадцать лет он стал комсомольцем – самым начитанным в округе.

В партию Громыко вступил в 1931-м, студентом борисовского техникума, немедленно стал и секретарем партячейки. Было ему двадцать два года. За плечами – комсомольская работа, споры об индустриализации, о колхозах, наконец, разгром троцкистов и зиновьевцев, который обсуждали юные активисты. В Минске Громыко поступает в Экономический институт. После второго курса он становится директором сельской школы под Минском. Зоотехником в местном совхозе работала его молодая жена Лидия Дмитриевна – единственная на всю жизнь. После института (последние сессии Громыко сдает экстерном) – аспирантура со стипендией в размерах партмаксимума. В 1934-м группу аспирантов из Минска перевели в Москву.

Перед ним открывались политические перспективы, но душа лежала не к партийной работе, а к науке. Он поступает в Экономический институт Академии наук. Из-за этого выбора начала тридцатых Громыко, уже сделавший блестящую дипломатическую карьеру, долго не занимал высокого положения в партийной иерархии. Он никогда не работал в партийных комитетах – и это вплоть до семидесятых годов воспринималось как изъян в биографии одного из самых влиятельных политиков СССР. Комсомолец, рано ставший большевиком (а в 1931 году вступление в партию было делом ответственным, а никак не рутинным обрядом!), Громыко с энтузиазмом воспринимал лозунги эпохи, ее революционные порывы. Но, будучи консерватором, он сочетал большевизм с патриархальной крестьянской закваской. В отличие от многих комсомольцев и большевиков того времени – скажем, от такого же крестьянского сына Суслова – Громыко никогда не был воинствующим безбожником. Не мог отринуть бабушкины уроки.

В начале 1939-го Громыко пригласили в Комиссию ЦК, занимавшуюся подбором молодых кадров для дипломатической работы. Войдя в кабинет, он сразу узнал Молотова и Маленкова. Весной он уже заведовал американским отделом Наркоминдела. Через несколько месяцев его вызвали в Кремль:

«И вот я в кабинете у Сталина. Спокойная строгая обстановка. Все настраивало только на деловой лад. Небольшой письменный стол, за которым он работал, когда оставался в кабинете один. И стол побольше – для совещаний. За ним в последующем я буду сидеть много раз. Здесь обычно проводились заседания, в том числе и Политбюро.

Сталин сидел за этим вторым столом. Сбоку за этим же столом находился Молотов, тогдашний народный комиссар иностранных дел, с которым я уже встречался в наркомате.

Сталин, а затем Молотов поздоровались со мной. Разговор начал Сталин:

– Товарищ Громыко, имеется в виду послать вас на работу в посольство СССР в США в качестве советника.