Сталинская истребительная война (1941-1945 годы)

Проясним на следующем отдельном примере, как призывы командных структур воплощались в жизнь. Так, командир 72-й стрелковой дивизии генерал-майор Ястребов перед вступлением на территорию Рейха гарантировал каждому красноармейцу полную свободу действий и одновременно приказал расстреливать всех пленных. Это было еще раз недвусмысленно подтверждено командиром 14-го стрелкового полка этой дивизии подполковником Королевым. Командир 3-го батальона старший лейтенант Васильев, в тот же день известивший об этом своих подчиненных, 29 января 1945 г. в Штёблау под Краппитцем изнасиловал молодую девушку, угрожая оружием отчаявшейся матери, а затем велел расстрелять 6–7 военнопленных солдат. Части 72-й стрелковой дивизии в этот же день убили только в Бургвассере под Краппитцем 18 жителей, включая младенца, а в Краппитце выстрелами в затылок — 12 помощников Люфтваффе с их фельдфебелем. Вновь овладев этой территорией, немецкие войска обнаружили «многочисленных убитых немецких солдат и гражданских лиц».

То, что творила пропаганда ненависти среди красноармейцев, нашло правдивое отражение в захваченных фронтовых письмах, некоторые из которых приведем здесь. Они написаны военнослужащими моторизованных частей (номер полевой почты 20 739) в период января-февраля 1945 г. в Восточной Пруссии. «Мы каждый день продвигаемся дальше по Восточной Пруссии, — писал, например, Смолкин своим родителям в Смоленск, — и мы мстим немцам за все их подлости, которые они нам причинили… Нам теперь разрешено делать с немецкими негодяями все.» Неизвестный красноармеец писал 29 января 1945 г. своей подруге под Калинин: «А как радуется сердце, когда едешь по горящему немецкому городу. Наконец-то мы бьем немцев в их собственной стране, в их проклятом логове. Мы мстим за все, и наша месть справедлива. Огонь за огонь, кровь за кровь, смерть за смерть!» «Немцы все удирают, боятся нашей мести, — говорится в письме, которое Лаптев написал 30 января 1945 г. в район Тирасполя, — но не каждому удается ускользнуть. Пусть немецкая мать проклянет тот день, когда она родила сына. Пусть немецкие женщины ощутят теперь ужасы войны. Пусть они сейчас сами переживут то, что предназначили другим народам.» Такие фразы были почти дословно почерпнуты из подстрекательских статей Эренбурга.

«Гражданское население теперь больше не бежит, — писал Климов 30 января 1945 г. во Владимирскую область. — То, что тут вообще творится, просто жутко.» А Иванищев 31 января 1945 г. сообщил своей жене под Тамбов: «Мы заняли почти всю Восточную Пруссию. Ночуем в их домах и выгоняем немцев на холод… Берем всякие трофеи, всё красивые вещи…» «Теперь мы ведем войну в самом прямом смысле слова, — писал Полетаев 1 февраля 1945 г. своим родителям в Алма-Ату, — громим гадов в их логове в Восточной Пруссии… Теперь и наши солдаты могут видеть, как горят их убежища, как скитаются их семьи и таскают с собой свое змеиное отродье… Они, наверно, надеются остаться в живых, но им нет пощады.» Красноармейка Нина 1 февраля 1945 г. писала своей матери Демидовой под Кострому: «Из немцев тут только старики и дети, молодых женщин очень мало, но и их убивают. Вообще то, что здесь творится, нельзя ни сказать, ни описать… Вчера я зашла на вокзал. Тут я не смогла выдержать, просто убежала. Дети буквально бросились на меня». «Немецких женщин хватает, — писал Ефименко 3 февраля 1945 г., — их не нужно уговаривать, просто приставляешь наган и командуешь «Ложись!», делаешь дело и идешь дальше.» В письме капитану Клюшину от того же дня написано: «Мы тут выкуриваем пруссаков так, что перья летят. Наши парни уже «распробовали» всех немецких женщин. Вообще трофеев много». В письме неизвестного красноармейца растленный дух пропаганды ненависти сведен к одной формуле: «Немецких женщин и детей, попадающих в наши руки, мы убиваем выстрелом в голову. Это наша месть за все, что они уничтожили у нас за два года».