«Сталинские репрессии». Великая ложь XX века

Действительно, сейчас трудно представить себе такое поведение (воспитание с тех пор серьёзно изменилось), однако нужно отдать должное — в отношении морального облика военнослужащих РККА Сталин в целом не ошибался. Собственно, ничего удивительного в этом нет, учитывая объёмы и обстоятельность донесений Главного политического управления Красной Армии о «политико-моральном состоянии бойцов». Думаю, им позавидовали бы и нынешние социологи.

Рассматривая тему «зверств на немецкой территории», немаловажно помнить, сколь «заорганизованной» (как назвали бы это сейчас) структурой была РККА. За соблюдением воинской дисциплины, морального и политического состояния бойцов следили как непосредственные командиры, так и политработники. Соблюдение законности контролировали особые отделы и органы военной прокуратуры. Кроме того, в частях действовали партийные и комсомольские организации.

Серьёзную ответственность возлагали на бойцов труженики тыла. «Мы показывали свою дисциплину, нам рабочие Южного Урала дали наказ: никакого мародёрства. И ничего такого не было, потому что за нашей армией, за корпусом следили, приезжал на фронт первый секретарь челябинского обкома», — вспоминает ветеран Кулешов Павел Павлович.[97]

Влияние на морально-нравственное состояние бойцов оказывал также и возрастной состав частей и соединений. В одних окопах на фронте оказались отцы, сыновья и деды. О своеобразных «дядьках» при солдатах вспоминают многие ветераны. Артиллерист Марков Николай Дмитриевич рассказывает:[98]

«С этим пополнением пришёл к нам солдат по имени Пётр Андреевич Перетятько, 13-го года рождения, с хутора Дубровка, Черниговской области… Это был действительно вояка. Самый настоящий пушкарь! Говорит мне: „Кацап ты! Я тебя научу, как воевать надо!“ И действительно нас, пацанов, учил, как надо воевать…

Был такой случай. У Петрова, солдата из Горького, шустренького парнишки, сапоги посносились, а там немцев много побитых лежало. Он пошёл и снял с убитого немца сапоги. Приходит и говорит: „Сапоги нашёл!“ Петя его и спрашивает: „Где ты взял?“ — „С немца снял“. И тогда Петя направил на него автомат: „Где взял, туда и положи. Ты знаешь, как это называется? Мародёрство! Ходи босиком, но не бери“».

В основном ветераны в своих воспоминаниях сходятся на том, что отношения военнослужащих Красной Армии и мирного населения на оккупированных территориях складывались нормально — насколько это вообще возможно в условиях боевых действий. Вспоминает артиллерист Назаров Борис Васильевич: «Мародёрством и насилием занимались тыловики… Те, кто был на переднем крае, население, как правило, не обижали, и население к нам неплохо относилось…» «Вокруг наших батарей было очень много немецких беженцев, безоружных немецких солдат, потерявших свои части. Отношение с ними было мирное, они нас даже подкармливали».[99]

Танкист Родькин Арсентий Константинович вспоминает, как в январе 1945 года в их часть пришёл немец и принёс коробки с нерозданными новогодними подарками. А Пётр Ильич Кириченко вспоминает[100] такой случай, произошедший с ним в Пруссии: «Я спускаюсь в подвал. Сначала темно, ничего не вижу. Когда глаза немного привыкли, увидел, что в огромном помещении сидят эти немцы, гул идёт, детишки плачут. Увидели меня, все затихли и с ужасом смотрят — пришёл большевистский зверь, сейчас он будет нас насиловать, стрелять, убивать. Я чувствую, что обстановка напряжённая, обращаюсь к ним по-немецки, сказал пару фраз. Как они обрадовались! Потянулись ко мне, часы какие-то протягивают, подарки. Думаю: „Несчастные люди, до чего вы себя довели. Гордая немецкая нация, которая говорила о своем превосходстве, а тут такое раболепство“. Появилось смешанное чувство жалости и неприязни».