Сталинские соколы. Возмездие с небес

Я решил блефовать. Родным я сообщил, что отпуск мой подходит к концу, а так и было, и присяга требует моего возвращения на фронт, в случае появления вакантного места в госпитале, я обязуюсь приложить все усилия, чтобы вернуться. А командиру Шнеллу я сообщил, что возможно демобилизуюсь из армии и останусь врачом в Марбурге, конечно, если начальство изыщет возможность уволить из армии ассистентартца, в столь трудный для родины час. В любом случае я продолжаю быть военнослужащим люфтваффе, приписанным к своей части, просто требуется некоторое время на определение моего окончательного статуса и мне необходимо еще задержаться. Свое сообщение в эскадру я подтвердил в местной комендатуре, приложив копии поданных в госпиталь документов. Столь хитроумными рокировками я хотел выиграть немного времени, хотя бы около месяца, чтобы иметь возможность по пути в часть посетить занятый нами Кавказ и попытаться отыскать следы Анны. Еще, будучи в плену я слышал, что севастопольские госпитали эвакуировали в Новороссийск или Анапу. Сейчас оба города находились в руках вермахта и у меня есть смехотворный шанс, узнать о судьбе их персонала. На эту идею меня совершенно случайно натолкнул раненый летчик 3 истребительной эскадры «Удет». Это был настоящий герой, его звали Вальтер, оставшийся защищать Питомник – последний аэродром 6-й армии в Сталинграде. Его раненого вывезла «Железная Анна», и Вальтер считал, что ему крупно повезло, во всяком случае, больше чем остальным, судьба которых неизвестна. Сейчас эскадра дислоцировалась на аэродроме Макеевка – знакомые мне места по службе в 77 эскадре, но должна была перевестись на Кубань. Я знал, что Третья Группа 51 эскадры переведена в Орел, куда надо было прибыть и мне. Макеевка находилась на шестьсот километров южнее, и давала мне прекрасную возможность попасть на Кубань.

В начале февраля я вернулся на восточный фронт, только не в расположение своего подразделения, а в Макеевку, куда совсем недавно перевелась Третья Группа Истребительной Эскадры «Удет», знакомой мне еще по боям за Харьков. Мне стоило немалых артистических усилий разыграть перед майором Эвальдом «рассеянного потерявшегося доктора», что ни как не сочеталось с лентой в пуговичной петле моего кителя заменявшей наградную планку. Меня временно прикомандировали к части, и за неделю пребывания я успел подружиться и с командиром, и со многими летчиками группы.

Вольфган Эвальд узнав, что я также являюсь боевым летчиком, летающим на Мессершмиттах, предложил мне в качестве факультатива оценить недавно полученные новые «Густавы». Самолет оказался схожим с освоенным мной «Фридрихом» и после нескольких теоретических занятий я даже смог вылететь на пилотаж над аэродромом.

Русские наступают, подходя к Макеевке с востока и севера. Я просил командира разрешить мне участие в боевых вылетах, понимая, что для него это слишком большая ответственность. Но ведь и новобранцем я не был, и однажды Вольфган уступил. На предполетной подготовке он сообщил, что сегодня пойдем прикрывать район западнее Зверево. В вылете будет участвовать большая группа самолетов, и мы не будем пересекать линию фронта, а потому он может взять и меня, конечно неофициально.

В десять часов утра в условиях безоблачной погоды эскадрилья поднялась в воздух и взяла курс на восток. Набрав высоту три пятьсот, мы начали перестроение и я, допустив грубейшую ошибку, столкнул свой «Густав» с самолетом ведущего. От сильной встряски я ударился лицом о прицел, из рассеченной брови пошла кровь, заливая глаз. Самолет оказался неуправляемым, впервые в жизни мне пришлось воспользоваться парашютом, а не садиться на «брюхо». После раскрытия парашюта я, еще не успев осознать пагубности всего случившегося, увидел, что и второй самолет упал, а летчик, последовав моему примеру или единственной возможности остаться в живых, висит под куполом. Ну, хотя бы жив! Авария была целиком моей ошибкой. Сказались большие перерывы и малый налет, а также неуверенность в новой неосвоенной машине. Пока приземлялись, вдалеке начался бой. Ни один из самолетов не приблизился к нам настолько, чтобы представлять реальную угрозу двум вынужденным парашютистам, болтающимся на стропах как рыба на крючке.

Эскадрилья не понесла потерь, кроме двух уничтоженных мной «Густавов». Начался разбор, дело пахло трибуналом, вдобавок я чуть не получил от сбитого коллеги, спасла только моя и так окровавленная физиономия. Чтобы не подводить командира, всю вину за случившееся я постарался взять на себя. Меня вызвали к оберсту Вильке – командиру 3 эскадры. Он более часа методично отчитывал меня и Эвальда как мальчишек. В конце разговора Вильке обратился ко мне:

– Молодой человек – хотя сам командир был моим ровесником, – если вы хотите летать, так не морочьте себе и начальству голову, а определитесь. или вы пилот или медик.

Происшествие замяли, а меня спешно выдворили в «Мельдерс».

После возвращения в часть меня вызвали к оберст-лейтенанту Нордманну. Командир эскадры отнесся ко мне более благосклонно, чем можно было ожидать.