Сталинские соколы

Несмотря на огромное желание бежать, план мой был глуп и наивен, точнее. никакого плана и не было. Не получая достоверных сведений и анализируя только русскую пропаганду и рассказы недавно прибывших пленных офицеров, я знал что до ближайшей немецкой части более трехсот километров, и эти триста километров проходили через самый укрепленный и охраняемый участок территории противника. Я также знал, что если меня поймают, конец будет один – расстрел. Но надежда умирает последней. Если Коль не хотел бежать – это был его выбор, для того, кто не только надеется, но и активно действует, нет невозможного. Для начала надо было зарекомендовать себя перед лагерным начальством, а времени оставалось мало. Некоторые представители русской администрации были довольно общительны, от них мне удалось узнать, что офицеров из Красногорска переводили в Елабугу – где-то в Татарии, или в Горьковскую область, генералов – в Суздаль. До нас с Колем давно дошла очередь, и отправку можно было ожидать со дня на день. Работа коммунистической «Свободной Германии» в лагере не клеилась, среди моих соотечественников почти не оказалось предателей, даже среди тех, кто давно разочаровался в политике Гитлера. Ходят слухи, что русские отдельно от немецких коммунистов пытаются создать организацию из числа только немецких офицеров, основная идея которой будет. спасение Германии через заключение мира. Общаясь со своими «перевоспитателями» я подхватил эту идею. Немецкие солдаты не нарушат присягу и не перейдут на сторону коммунистов, но они будут прислушиваться к голосу старших по званию, даже если те находятся в плену у противника. Пытаюсь осторожно намекнуть, о необходимости выезда на линию фронта с целью призыва германских солдат к сдаче в плен. Кроме деятельности на «политическом» поприще активно привлекаюсь к работам в производственном отделении лагеря.

Наступила зима, холодная и снежная русская стихия, многие работы свернуты, в основном пленных привлекают для разгрузки топлива или очистки территории от снега. В это время русские активизировали пропаганду.

Утром 13 декабря мне, Колю и еще нескольким офицерам, среди которых был даже майор вермахта, приказали взять самые необходимые личные вещи и вывели из первой зоны. Все – подумал я. это конец, нас переводят в Татарию, прощай надежда вырваться из плена. Но нас повели не на станцию, а во вторую лагерную зону. Через некоторое время в барак, куда завел нас конвой, вошел русский генерал. Он прекрасно говорил по-немецки и казался образованным человеком. Впрочем, в моей голове давно рухнул нацистский миф о «недочеловечности вонючих» русских. Да, некоторые из них были очень жестокими, некоторые, особенно восточного типа, были далеки от западной культуры, но большинство русских казались достаточно благодушными и мудрыми. Среди них, особенно офицеров и гражданских специалистов были хорошо образованные люди. Особенно поражало качество русского довольствия и стремление к постоянной гигиене. Ну а жестокость – разве среди наших частей, особенно СС, мало головорезов, готовых на безжалостное убийство, не в бою – где это хотя бы оправдано, а в отношениях с пленными или мирным населением.

Генерал сообщил, что из нас, как наиболее активных офицеров, ставших на путь антинацизма, создана группа, которую хотят направить на передовую, с целью агитации немецких войск через громкоговорители, а возможно, и отправят за линию фронта, чтобы мы сообщили немцам, как хорошо живется в государстве рабочих и крестьян, и что не стоит бояться русского плена, где хорошо кормят и оказывают медицинскую помощь.

Боже мой! Неужели ты услышал мои сокровенные молитвы, и я вскоре окажусь среди немцев, неужели русские сами отправят меня к своим! Ради этого стоило быть «завербованным»!

Наш небольшой отряд в сопровождении конвоиров прибыл на реку Днепр в район города Черкассы только что оставленного немецкими войсками. Там, прикомандированные к фронтовому госпиталю, мы пробыли больше недели. Паек был ни к черту, к тому же мы постоянно мерзли. Нам объяснили, что русские вот-вот сомкнут кольцо окружения вокруг дивизии «Викинг», и наша задача листовками и агитацией уговорить, как можно больше солдат сдаться в плен, но пока мы больше работали на растопке и другом госпитальном обслуживании.

Мои надежды рушились как карточный домик, ни за какую линию фронта нас не отправляли, когда я вскользь попытался поднять эту тему с начальником нашего конвоя, немного говорившим по-немецки, тот поднял мой вопрос на смех. Но у русских должен был быть некий план, иначе, зачем они привезли нас на фронт?

Наконец, нашу небольшую группу разделили, меня оставили с Колем, а троих человек во главе с майором увезли на полуторке и мы больше о них не слышали.

Наступил январь, а за ним и февраль сорок четвертого года. Одним снежным холодным утром меня разбудил дежуривший на растопке Коль.

– Вставай, за нами пришли.