Сталинские соколы

В 13.45 наш экипаж в составе двух небольших групп бросили на севастопольский аэродром – Херсонес. Мы шли замыкающими первого звена из четырех самолетов на высоте пять тысяч метров с общей задачей подавить зенитные батареи в районе аэродрома. Следующая за нами пара Хейнкелей наносила удар по стоянкам самолетов. Вначале все складывалось удачно. Благодаря большой высоте и прикрытию истребителей мы смогли преодолеть ПВО крепости и выйти прямо на аэродром, отлично видимый ясным летним днем. Зенитки почти не стреляли и, не обозначив батареи, Мильх предложил нанести удар прямо по плохо замаскированным самолетам. Херсонес – это единственный крупный аэродром русских в районе Севастополя, поэтому вся авиация обороны крепости сконцентрирована на нем, самолеты взлетают и садятся и замаскировать все просто не возможно. Сбросив две тонны бомб на стоянку с капонирами, мы убедились, что, как минимум, один одномоторный самолет, стоявший открыто, разворочен. Не теряя высоту, сделав круг над обреченным городом, я повел Хейнкель на соединение со звеном, взявшим курс на Саки. Уже на выходе из зоны, контролируемой русскими, наша группа была атакована новыми истребителями «иванов». Все атаки происходили с задней полусферы, самолет противника мне удалось увидеть только один раз на несколько секунд, когда русский обогнал Хейнкель, тут же уйдя в сторону. Как потом рассказал Шперлле, вначале стрелки не предали значения приближающимся точкам, приняв их за собственное сопровождение. А когда остроносые истребители открыли по нам огонь, было уже поздно. Пока стрелки огрызались, я пытался и маневрировать в стороны со снижением, и наоборот – лететь прямо, все было тщетно. Мы совсем потеряли остальную группу, оказавшись отрезанными от своих. Не знаю, атаковал нас один истребитель или несколько, но бой продолжался несколько минут. Заход за заходом враг повреждал нашу птичку. Обороты обоих Юмо упали, несмотря на значительное расстояние между левым двигателем и остеклением пилотской кабины, ее стекло забрызгало горячим маслом, никогда не думал, что такое возможно на бомбардировщике. Самолет истекал маслом, как раненый зверь истекал бы кровью. Я был удивительно спокоен, осознав, что мы находимся над контролируемой Вермахтом территорией, а под нами расстилаются приемлемые для вынужденной посадки поля. Самолет тянул на север с небольшим снижением. Мне показалось, что задние пулеметы перестали стрелять. Наверное, отстал! В этот же миг я ощутил новые попадания по корпусу бомбардировщика.

Начав маневрировать, я обнаружил, что Хейнкель стал неуправляемым. Никаких усилий на руле не хватало, не только чтобы отклонить самолет в сторону, но чтобы удерживать его просто в горизонтальном полете. Несмотря на выкрученные триммеры, Хейнкель начало затягивать в пикирование. Поняв, что больше не контролирую машину, я посмотрел на высотомер – менее шестисот метров, медлить нельзя, так можно бороться и до самой земли. Я скомандовал экипажу «покидание» и, привстав, потянувшись за ручку, сбросил аварийный люк. Последнее что я видел, выбираясь наружу, это как Мильх открыл свой аварийный люк и приготовился нырнуть вниз. Мы переглянулись, выражение его лица напоминало человека, собирающегося прыгнуть в ледяную прорубь, наверное, и моя физиономия имела вид не героический, но смеяться друг над другом времени не было. Неуправляемая машина, несмотря на отклоненные полностью триммеры, продолжала опускать нос, увеличивая скорость пикирования. Первый раз в жизни я вынужденно покидал самолет. Неуклюже выбравшись из пилотской кабины, я прополз почти до кабины верхнего стрелка, Шперлле был еще на месте, мы оба скатились на заднюю кромку левого крыла. Скользя на масляном пятне, я съехал назад и оказался в свободном падении. Парашют раскрылся не сразу, нервно выкручивая стропы, наконец, добившись полного раскрытия купола, я смог осмотреться. В воздухе было еще три оранжевых парашюта, а где остальные?

Мы приземлились недалеко от Черного моря, почти на пляже, в нескольких сотнях метров от упавшего самолета и пошли навстречу друг другу. Нас было трое. я, Мильх и Шперлле. Мы обнялись, как люди, только что удачно избежавшие смерти, и направились на поиски стрелков. Фукс лежал лицом вниз рядом с погасшим куполом, он не двигался. Мильх перевернул товарища на спину, он был мертв. Большая лужа крови под телом и раскрывшийся парашют свидетельствовали о том, что нижний стрелок был смертельно ранен еще в самолете, из последних сил он смог покинуть падающую машину, но тут же умер от ран и потери крови.