Сталинский 37-й. Лабиринты заговоров

Ягода : В мои планы входило создание в ближайшем к Москве полномочном представительстве б. ОГПУ группы своих людей, с тем чтобы иметь возможность перебросить их в Москву. Именно в этих целях я завербовал Погребинского и перевел в г.Горький.

Вопрос : Вы давали задание Погребинскому подобрать людей?

… Ягода : У Погребинского была своя группа. Он говорил мне, что целиком вовлечен в заговор его заместитель Иванов Лев (он, кажется, сын жандармского полковника). Называл он также «своим» его начальника СПО…»

В подтверждение этих показаний, забегая вперед, к месту сказать, что когда Погребинский получил информацию об аресте Ягоды, то он пошел в туалет и застрелился.

Обстоятельства развития событий не позволили Ягоде осуществить замысел по устранению Сталина. Однако он преуспел в другом. Сформировав группу внутри НКВД и опасаясь своего разоблачения, глава НКВД активно препятствовал раскрытию центра зиновьевцев и троцкистов. Весь 1935 год он «тормозил, саботировал, оттягивал» следственные действия по разгрому заговорщицкой организации правых. Поэтому после убийства Кирова службе безопасности понадобилось более года, чтобы, наконец, нащупать нити реально вызревавшего заговора.

Переломной гранью, за которой началось роковое скольжение вниз и последовавший крах непримиримых противников вождя, стал январь 1936 года. На территории СССР было арестовано свыше 100 троцкистов и ряд военных в Московском и других округах. К этому времени Ежов стал систематически и все настойчивее вмешиваться в дела НКВД. На очередном допросе, состоявшемся 13 мая 1937 года, Ягода пояснил свои действия: «Ежова, я, кажется, об этом уже говорил, мы боялись больше всего».

На вопрос: «Почему больше всего»? Ягода ответил: «Потому, что с другими руководителями партии и правительства по делам НКВД говорил лично я сам, никого другого из аппарата НКВД я не подпускал.

…Но Ежов пришел в аппарат, обходя меня, он спускался непосредственно в оперативные дела, влезал сам во все дела. Это было в начале 1936 года, когда начались только дела по троцкистской организации… Ежов, должно быть, раскусил нашу тактику. Он не удовлетворялся разговорами и докладами, которые ему делал Молчанов.

Он стал сам ходить к следователям на допросы, стал сам вызывать и допрашивать арестованных, беседовать с рядовыми сотрудниками аппарата и т. п. Тут мы были бессильны: ни договориться с сотрудниками, ни инструктировать их, что говорить Ежову, нельзя было. Меры, которые я применял к изоляции Ежова от аппарата НКВД, ничего не давали.

Вопрос : Какие меры к изоляции тов. Ежова от НКВД вы принимали?

Ягода :…Я запрещал давать Ежову какую-либо информацию помимо меня. Я пытался всем силами преградить путь Ежову к аппарату НКВД. В этом активно содействовал мне Молчанов. Даже тогда, когда через наши головы Ежов все же ходил в кабинет к следователям, Молчанов принимал меры к тому, чтобы не все ему показать. Молчанов давал указания следователям ничего не говорить, допрос прекращать.

Когда я и Молчанов узнавали, что Ежов приедет из ЦК в НКВД, мы предварительно составляли список арестованных, которых можно показывать Ежову, с тем чтобы не вызывались на допросы те из арестованных, которые могут что-либо лишнее показать.

Но это не помогло. Ежов, должно быть, нас раскусил: он предварительно звонил из ЦК и требовал вызвать на допрос арестованных, которых называл по фамилиям. И мы вынуждены были это делать. Таким образом, все мои попытки изолировать Ежова от аппарата НКВД рушились. Опасность нашего провала все возрастала».

Действительно, под давлением Ежова дело по «вскрытию центра троцкистско-зиновьевской организации разворачивалось». Решающим моментом для дальнейшего развития событий стал день 23 февраля 1936 года, когда заместитель Ягоды Прокофьев доложил Сталину об аресте в Москве группы бывших троцкистов. В их числе оказались политредактор Главлита А.И. Шмелев и литературный сотрудник Комакадемии беспартийный И.И. Трусов.

Ключевым фактором явилось то, что у арестованных обнаружили и изъяли личный архив Троцкого за 1927 год. Теперь в руках следствия оказались концы нитей, тянувшиеся к другим значимым лицам троцкистского подполья.

К апрелю число арестованных достигло 508 человек. После этого у Сталина возникли реальные основания для проявления недовольства Ягодой, но это выразилось лишь в том, что он уже официально подключил к следствию Ежова. 27 февраля он обратился к Политбюро: «Предлагаю весь архив и другие документы Троцкого передать т. Ежову для разбора и доклада ПБ, а допрос арестованных вести НКВД совместно с т. Ежовым».

Почувствовав, что ситуация уходит из-под его контроля, Ягода начал суетиться. Он стремился продемонстрировать свою активность, рассчитывая снова перехватить инициативу, чтобы предотвратить дальнейшие разоблачения. Обобщая результаты следственных материалов, в докладной записке на имя Сталина от 25 марта он предложил: без досконального следствия всех ссыльных троцкистов отправлять в отдаленные лагеря.