Сталинский 37-й. Лабиринты заговоров

В тот же день (!) Сталин, Молотов, Каганович направили в Самару новую срочную шифрограмму: «Ваша торопливость в вопросе о кулаке ничего общего с политикой партии не имеет . У вас получается раскулачивание в худшем виде…» Шифрограмма предписывала остановить беззаконие.

Хатаевич отреагировал на требование центра тоже без промедления. На следующий день, 1 февраля, он сообщил Сталину: «Телеграмма принята к строгому руководству». Но одновременно, практически саботируя предписания ЦК, заявил: «Арест кулацко-белогвардейского актива приостановить не можем, ибо он почти закончен. Мы уверены, что допущенная нами ошибка… не принесет вреда делу коллективизации».

Сталин считал иначе. Именно действия Хатаевича заставили его предпринять меры по обузданию начавшейся местнической стихии раскулачивания. Он не ограничился направлением на места директивы ЦК, в которой резко предупреждал перегибщиков о недопустимости сосредоточивания создания колхозов на репрессивных действиях.

Но он не ограничился этим. 1 февраля ЦИК и СНК СССР приняли постановление «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством». Теперь репрессивные меры ограничивались строгими рамками.

Впрочем, произвола в коллективизации не должно было быть и до этого постановления. Аресты кулаков проходили под непосредственным контролем Объединенного государственного политического управления (ОГПУ). То есть раскулачивание сразу было регламентировано правилами системы осуществления государственной и правовой законности. Но теперь с целью приостановки произвола властей на местах 4 февраля была дополнительно утверждена инструкция ЦИК и СНК о возложении проведения раскулачивания и выселения только на ОГПУ.

Однако умерить пыл радикально настроенных руководителей коллективизации оказалось не просто. Сводки сообщали, что к 20 февраля около 50% крестьянских хозяйств страны было коллективизировано, но Сталин уже не доверял победным рапортам с мест и был встревожен разворачивающейся «антикулацкой стихией».

Чтобы получить информацию из первых рук, он разослал соратников в регионы страны для ознакомления с положением дел. Уже с начала месяца члены Политбюро, включая Орджоникидзе и Калинина, отправились в поездки по деревням. 24 февраля состоялось экстренное специальное совещание ЦК с обсуждением ситуации. Она было критической, вакханалия перегибов не прекращалась. Сталин выслушал доклады с бесстрастным лицом.

Как профессиональный политик, умевший быстро оценивать обстановку, он понимал, что из соображений политической режиссуры приостановка коллективизации отдаляла осуществление задуманного, но и продолжение ее в сложившихся формах грозило общим поражением. Неверной была не сама идея коллективизации, а те примитивные насильственные методы, к которым прибегали люди, подобные Хатаевичу. Требовалось экстренное и неординарное решение, чтобы остановить левацкие перегибы.

В этих сложнейших условиях Сталин, без преувеличения, сделал единственно верный ход - он не позволил подгонять события, он «придержал лошадей», натянув вожжи. 2 марта «Правда» опубликовала его знаменитую статью «Головокружение от успехов. К вопросам колхозного движения».

Нельзя не обратить внимание на то, что эта отрезвляющая статья появилась всего через месяц после начала беспощадных насильственных акций «коллективизаторов». Но если ее появление прозвучало как гром для непосвященных, то для руководителей всех уровней оно не могло стать неожиданностью. Еще месяц назад в закрытых директивах и постановлении Сталин предупреждал о недопустимости превращения коллективизации в «голое раскулачивание».

Поэтому можно ли вообще говорить о какой-либо попытке Сталина «снять вину с себя за допущенные перегибы», как это делают антисталинисты? Такое суждение просто несерьезно. В здравом уме оно могло прийти в голову только либо достаточно ограниченным, либо очень обозленным людям. Но авторами этого политического передергивания стали партийные клевреты хитроумного Хрущева, сочинявшие в шестидесятые годы учебник «новой» «Истории партии». А они не церемонились с истиной.

Нет. Сталин не допустил ошибки и не поощрял радикализм. Наоборот, его реакция на местный экстремизм партийных функционеров практически последовала незамедлительно, ибо месяц в сравнении с теми тремя годами, на который растянется процесс советизации деревни после его статьи, вообще небольшой срок.

Но, высказав гласно свою позицию, он не отменял задуманное. И то, что, пресекая радикализм, он сделал это публично, объяснялось отнюдь не желанием переложить ответственность на агрессивных… Вопрос был принципиальным. Сталин не назвал фамилий этих людей, но это было предупреждение партократам. Настолько принципиальным, что спустя время большинство коллективизаторов сами оказались в числе репрессированных.