Сталинский 37-й. Лабиринты заговоров

...Вышинский: Не припомните ли вы подробностей? Шла ли речь о человеческих жертвах?

Норкин: Я помню такое указание, что вообще жертвы неизбежны и невозможно обойтись при проведении того или иного диверсионного акта без убийства рабочих. Такое указание было дано.

Вышинский: А насчет баранов был разговор?

Норкин: В общем, трудно воспроизвести подлинную формулировку, но она была резка в том смысле, что нечего смущаться и никого не надо жалеть».

Правда, не все участники этой подрывной деятельности были законченными негодяями. Вступив в горячий поток заговора, они пытались не замочить ноги, а некоторых смущала и игра с настоящей кровью.

Пятаков отмечал в показаниях: «Троцкий требовал определенных актов и по линии террора, и по линии вредительства. Я должен сказать, что директива о вредительстве наталкивалась и среди сторонников Троцкого на довольно серьезное сопротивление, вызывала недоумение и недовольство, шла со скрипом.

Мы информировали Троцкого о существовании таких настроений. Но Троцкий на это ответил довольно определенным письмом, что директива о вредительстве это не есть что-то случайное, не просто один из острых моментов борьбы, которые он предлагает, а это является существеннейшей составной частью его политики и его нынешних установок.

В той же самой директиве он поставил вопрос – это была середина 1934 года – о том, что сейчас с приходом Гитлера к власти совершенно ясно, что его, Троцкого, установка о невозможности построения социализма в одной стране совершенно оправдалась, что неминуемо военное столкновение и что, ежели мы, троцкисты, желаем сохранить себя как какую-то политическую силу, мы уже заранее должны, заняв пораженческую позицию, не только пассивно наблюдать и созерцать, но и активно подготовлять это поражение. Но для этого надо готовить кадры, а кадры одними словами не готовятся. Поэтому надо сейчас проводить вредительскую работу».

Однако ориентируя тайными директивами своих сторонников на терроризм и вредительство, Троцкий не забывал о пропаганде. В марте 1933 года он обратился с открытым письмом к работникам партийного аппарата.

«Сила Сталина, – утверждал Троцкий, – всегда была в механизме, а не в нем самом... В отрыве от механизма... Сталин ничего собой не представляет... Настало время избавиться от сталинского мифа... Сталин завел вас в тупик... Настало время пересмотреть всю советскую систему и беспощадно очистить ее от грязи, которой она покрыта. Настало время воплотить в жизнь последний настойчивый завет Ленина: «Убрать Сталина!».

Эта спекуляция со ссылкой на Ленина, извращенная по смыслу, но злобная по содержанию, уже не являлась залежалым набором заклинаний пляшущего с бубном шамана. Это был террористический призыв, хотя и высказанный на эзоповом языке: не «переместить», а именно «убрать», устранить, уничтожить – убить... Так велика была ненависть Иудушки Троцкого.

Впрочем, это были его обычные манеры, присущие ему слог и стиль. Еще в январе 1919 года русский писатель А.И. Куприн писал за границей в одной из газетных статей: «...Обратите внимание на его приказы и речи. «Испепелить...», «разрушить до основания и разбросать камни...», «предать смерти до третьего поколения...», «залить кровью и свинцом...», «обескровить...», «додушить...»

Теперь Троцкий был доволен. Он восторгался собственным «остроумием», ибо за внешней безобидностью призыва стоял зловещий смысл. Из-за границы Троцкий вообще действовал «решительнее», смелее, чем в прошлые времена. Правда, находившиеся в СССР участники заговора не спешили с осуществлением таких планов.

Они выжидали подходящего момента, и, по мнению одного из руководителей заговора – Енукидзе, такой момент наступил к началу 1934 года. Ягода показывал на это на допросе 19 мая 1937 года.

«Ягода: За месяц до начала XVII съезда партии мне позвонил Енукидзе и просил срочно заехать к нему в ЦК. Я поехал. Енукидзе сообщил мне, что вчера состоялось совещание центра заговора, на котором Рыков от имени правых внес предложение произвести государственный переворот с арестом всех делегатов XVII съезда партии и немедленным созданием нового правительства из состава правых и троцкистско-зиновьевского блока.

Енукидзе рассказывал, что вокруг этого вопроса на совещании разгорелись большие прения. От имени троцкистско-зиновьевского блока против такого плана возражали Каменев и Пятаков. Каменев заявил, что это неосуществимая идея, что придется столкнуться с огромным сопротивлением в стране и что это слишком рискованное положение. Енукидзе охарактеризовал поведение Каменева как поведение болтливого труса, на словах мечущего гром и молнию, умеющего посылать убийц из-за угла, но неспособного на решительные действия.

Пятаков говорил, что он не может принять участие в решении этого вопроса без соответствующих инструкций Троцкого, а так как получение инструкций займет много времени, он отказывается от участия в осуществлении этого плана. Ввиду того, что по этому вопросу не было достигнуто общего мнения, вопрос этот был снят.