Сталинский неонэп (1934—1936 годы)

Чёткое понимание этого мы находим в письме старого большевика А. П. Спундэ своей жене А. Кравченко, написанном в 1943 году. Это письмо является уникальным документом, свидетельствующим о неприятии сталинского «социализма» ветеранами большевистской партии [581]. А. П. Спундэ был подпольщиком, активным участником Октябрьской революции и гражданской войны и характеризовался Лениным как «человек честный и неглупый» [582]. В годы борьбы с оппозициями он неизменно выступал защитником «генеральной линии». Тем не менее по законам сталинских чисток (старый большевик и к тому же латыш) Спундэ должен был стать их жертвой. От ареста его спас отход от политической деятельности — с 1931 года он находился на пенсии по болезни. После исключения в 1937 году из партии Спундэ работал мелким конторщиком и скончался в 1962 году.

Хотя Спундэ никогда не считался партийным теоретиком, он высказывал в своём письме глубокие мысли о сущности социально-политических сдвигов в жизни советского общества. Эти сдвиги, по его мнению, породили «десятки, сотни вопросов», требующих «смелого, честного ответа», который невозможно дать в официальных исторических работах.

Не упоминая даже имени Сталина и ни словом не говоря об антибольшевистском терроре, Спундэ концентрировал внимание прежде всего на фактической ликвидации власти Советов. Замена самостоятельности Советов, избираемых по производственному принципу, формальными атрибутами парламентской демократии, по его мнению, ликвидировала важнейшие социально-политические завоевания Октябрьской революции. «Почему большевики, борцы и организаторы дававшего людям исключительный простор Советского государства,— писал он,— почему те же большевики (правда те же только по одному лишь названию) сначала надломили Советы, передав в 1934 году официальную власть из рук Советов в руки парткомов [583], а затем конституцией 1936 года совсем убили Советскую власть, т. е. сами в области общеполитической опустились ниже лучших буржуазных государств, но для обмана оставили название Советов» [584].

Вслед за этим Спундэ подчёркивал, что принципы социализма, который мыслился Марксом, Энгельсом, Лениным и «всем большевистским коллективом» как широчайший расцвет человеческой самодеятельности и инициативы, оказались растоптаны «давящим гнётом госаппарата», который «дошёл до пределов, ведомых лишь в крайне реакционные периоды феодализма, а при капитализме известных в такой тяжёлой форме лишь на короткие исторические периоды». Большевики ещё во времена столыпинщины отдавали себе трезвый отчёт в том, что всенародный подъём может быть достигнут только в результате требований, самостоятельно выдвигаемых массами, а «если в жизни возьмет верх не революционный (в смысле глубоко народной революции), а бисмаркианский путь», то он заменит «обветшалый хомут на новый, прогрессивный, но по существу не более лёгкий» [585]. Однако в действительности оказалось, что «наш, с позволения, социализм есть лишь бисмаркианский вариант его» [586].

Спундэ считал эти свои суждения гипотезами, которые могут быть подтверждены глубоким и добросовестным историческим исследованием. Такое исследование показало бы «редкостный контраст» между первым и вторым послеоктябрьским десятилетием, причем «величие первой эпохи поднялось бы во весь рост». Однако эта работа окажется полезной лишь в том случае, если при анализе обоих десятилетий будут «без малейшего затушевывания показаны слабые места, из-за коих обрушилось всё здание, построенное в виде искренней, честной попытки выполнить данные народу в Октябре обещания». Тогда можно будет «проверить, что уцелело при обвале, целиком ли обрушился фундамент или, может быть, под обломками растёт новая разновидность старого права» [587].

Едва ли можно полагать, что эти идеи, глубоко выстраданные чудом уцелевшим старым большевиком, не разделялись в той или иной степени многими другими представителями ленинской партийной гвардии.

Неустранимый конфликт между сталинской кликой и большинством ветеранов Октябрьской революции был связан и с разрушением в 30-е годы интернационалистской доктрины большевизма.

XXXVIII Извращения марксизма и реставрация национально-государственной идеи

В статье «Сталинократия», ставившей задачу представить «моментальный снимок России» к началу 1936 года, Г. Федотов писал: «Революция в России умерла. Троцкий наделал много ошибок, но в одном он был прав. Он понял, что его личное падение было русским „термидором“. Режим, который сейчас установился в России, это уже не термидорианский режим. Это режим Бонапарта» [588]. Говоря о завершении «настоящей контрреволюции, проводимой сверху», Федотов называл эту контрреволюцию «бытовой и вместе с тем духовной, идеологической» [589].