Сталинский неонэп (1934—1936 годы)

Сталинские ставленники на местах не только воспринимали как должное безудержную лесть, но и вступали в негласное соревнование по части насаждения собственных культов, не гнушаясь для этого любыми средствами. Когда в 1933 году Татарская АССР была награждена орденом Ленина, демонстранты носили с песнями по Казани портреты «первого бригадира Татарстана», как стали называть секретаря Татарского обкома Разумова; на республиканской сельскохозяйственной выставке красовались его портреты, изготовленные из различных злаков. В 1936 году секретарь Харьковского обкома Демченко приказал вывесить в дни первомайских праздников на фасадах учреждений и жилых домов свои многочисленные портреты, распорядившись отпечатать их на бумаге, предназначенной для школьных учебников.

Поощряя вплоть до наступления «большого террора» создание подобных «культов», Сталин с их помощью пестовал когорту перерожденцев, готовых не останавливаться ни перед чем ради сохранения и упрочения собственной власти, «славы» и привилегий. Впервые критика абсурдных форм, которые принимали культовые настроения на местах, прозвучала на февральско-мартовском пленуме ЦК (1937 год), давшем сигнал к расправе над партийными кадрами. Здесь, в частности, приводился типичный пример «трескотни», звучавшей на партийных конференциях в адрес местных «вождей». Один из выступавших на таганрогской партийной конференции назвал доклад секретаря горкома С. Х. Варданяна «поэмой пафоса социалистического строительства, поэмой величайших побед рабочих и трудящихся Таганрога. На фоне этих исторических побед ярко вырисовывается конкретное ленинское руководство нашего горкома и на фоне этом ещё ярче вырисовывается фигура Степана Христофоровича» [705].

Когда подавляющее большинство прославленных подобным образом местных «вождей» были объявлены «врагами народа», культ Сталина принял исключительный характер. Вспоминая об атмосфере официальной Москвы в разгар большого террора, И. Эренбург подчёркивал, что «к началу 1938 года правильнее применить просто слово „культ“ в его первичном, религиозном значении. В представлении миллионов людей Сталин превратился в мифического полубога; все с трепетом повторяли его имя, верили, что он один может спасти Советское государство от нашествия и распада» [706].

Разумеется, слово «все» в данном контексте является явным преувеличением. Подобное восприятие Сталина было характерно прежде всего для «знатных людей из народа», вокруг которых тоже создавалась атмосфера «малых культов». Именно в эти годы были учреждены несколько новых орденов, звания Героя Советского Союза и Героя Социалистического труда, лауреатов Сталинских премий. Проклятия в адрес низвергнутых вчерашних кумиров чередовались с безудержным прославлением рекордсменов-лётчиков, полярников, музыкантов и спортсменов, одержавших победы на международных конкурсах и состязаниях. Окружённые ореолом славы, орденоносцы и лауреаты в свою очередь не уставали возносить хвалу Сталину, «вырастившему» их.

XLII Социальная опора сталинистского режима

Сами словосочетания «знатный комбайнер», «знатный строитель», «знатный сталевар» и т. п. наталкивали на воспоминания о «знати» феодальных времён. Данное совпадение имело далеко не случайный терминологический смысл. В прославлении «знатных людей» находил идеологическое оформление процесс перемещения социальной опоры власти.

Характеризуя этот процесс, Г. Федотов справедливо отмечал, что в годы первой пятилетки такой опорой была коммунистически настроенная молодёжь, «всё, что было в России юного, наивно-жизнерадостного, героического, сохранившего веру в социальное знамя… Глубоко было её разочарование к исходу пятилетки, несмотря на цифры технических достижений. В результате стройки Россия оказалась обнищавшей и разорённой» [707]. Особенно оскорбительным для социалистического сознания был тот очевидный факт, что «режим каторги вне лагерей всего полнее осуществляется для трудящейся бедноты города и деревни. Колхозник и чернорабочий всего более придавлены государством рабочих и крестьян» [708]. В этих условиях власть стала формировать свою новую социальную базу в лице рабочей и колхозной аристократии — стахановцев и активистов.