Сталинский неонэп (1934—1936 годы)

Однако предвидение теоретиков и строителей СССР, что «насквозь прозрачная и гибкая система Советов позволит государству мирно преобразовываться, растворяться и отмирать в соответствии с этапами экономической и культурной эволюции общества», не оправдалось. «Жизнь… и на этот раз оказалась сложнее, чем рассчитывала теория» [888].

Вместо ожидавшегося ослабления государственного принуждения и ликвидации бюрократического «паразита» произошло укрепление позиций бюрократии и превращение бюрократизма, первоначально представлявшегося пережитком прошлого, в систему управления. Вместо сбрасывания обществом «смирительной рубашки государства» и прежде всего такой его крайней формы, как диктатура, государство Советов — «трудно даже обнять мыслью этот контраст! — …приняло тоталитарно-бюрократический характер» [889].

Для объяснения причин такой кардинальной деформации советского государства Троцкий концентрировал внимание на объективных противоречиях строительства социализма в отсталой и изолированной стране, которые использовал сталинизм, представлявший собой грандиозную бюрократическую реакцию на Октябрьскую революцию.

Объективными предпосылками выделения нового правящего слоя Троцкий считал частичное уничтожение пролетарского авангарда в гражданской войне; поглощение части этого авангарда аппаратом управления; наконец, усталость и разочарование пролетарских масс после долгих лет войны и разрухи, вызвавшие их относительно безучастное отношение к борьбе между правящей фракцией и левой оппозицией. Однако только этими факторами нельзя объяснить подъём бюрократии над массами и сосредоточение ею всех судеб обновлённого общества в своих руках. Возникновение нового привилегированного слоя должно было иметь более глубокие социальные причины.

Отмиранию государства и даже его освобождению от бюрократического паразита препятствовали не психологические пережитки прошлого и не сопротивление остатков старых господствующих классов, как гласила чисто полицейская доктрина Сталина, а «неизмеримо более могущественные факторы, как материальная скудость, культурная отсталость и вытекающее отсюда господство „буржуазного права“ в той области, которая непосредственнее и острее всего захватывает каждого человека: в области обеспечения личного существования» [890].

Эти факторы не нашли отражения в ленинском прогнозе о перерастании диктатуры пролетариата в «полугосударство». Ленин не успел сделать всех необходимых выводов из объективных противоречий рабочего государства, которое на протяжении определённого времени не получает поддержки со стороны пролетарских революций в других странах. Разработанная под его руководством и принятая в 1919 году Программа партии указывала, что режим пролетарской диктатуры перестаёт быть государством в старом смысле слова, то есть аппаратом по удержанию в повиновении большинства народа. Однако она объясняла обнаружившиеся уже в первые годы революции проявления бюрократизма лишь непривычкой масс к участию в управлении и специфическими трудностями, связанными с гражданской войной. Исходя из этого, она предписывала чисто политические меры, защищающие общество от возрождения чиновничества, оторвавшегося от народа и вставшего над ним: выборность и сменяемость всех чиновников, контроль за ними со стороны масс, упразднение привилегий бюрократии и т. п.

Однако вскоре за непосредственными трудностями, препятствовавшими сведению функций государства к учёту и контролю, обнаружились трудности более глубокого, социально-экономического характера. Неуклонное сужение сферы государственного принуждения предполагало наличие в обществе хотя бы относительного материального достатка. Но именно это необходимое условие смягчения социальных противоречий и конфликтов в молодой Советской республике отсутствовало.

Опыт развития Советского государства обнаружил то, чего не сумела с достаточной ясностью предвидеть теория. Если его первой функции — ограждению социальных завоеваний революции от попыток капиталистической реставрации — вполне отвечало государство вооружённых рабочих, то для реализации второй функции — регулирования и охраны неравенства в области распределения и потребления — оказалось необходимым наличие особой социальной группировки — бюрократии, представляющей собой буржуазный орган даже в подлинно рабочем государстве, не подвергнувшемся перерождению.

Власть демократических Советов выступала помехой созданию материальных преимуществ для социальных групп, наиболее нужных для обороны, развития науки, промышленности, культуры и т. д. Охранять преимущества меньшинства не склонны те, кто этих преимуществ лишены,— в данном случае рабочие и крестьянские массы, объединённые в Советы. Эту функцию взяла на себя бюрократия, превратившая властвование в свою специальность и ставшая «могущественной кастой специалистов по распределению», обособившейся и выросшей на «совсем не „социалистической“ операции — отнять у десяти и дать одному» [891].