Сталинский неонэп (1934—1936 годы)

Множество коммунистов было исключено из партии по ложным доносам о том, что они в 20-е годы голосовали за ту или иную оппозиционную резолюцию. Характерный пример в этом плане содержится в воспоминаниях ветерана Красной Армии Л. С. Сквирского. Он рассказывает, как в 1936 году член ВКП(б) с 1919 года Зиберов был обвинён политотделом военной академии в причастности к «троцкистам» на том основании, что десятью годами ранее он якобы голосовал за троцкистскую резолюцию. Зиберов объяснил, что в действительности дело обстояло следующим образом: собрание, о котором шла речь, затянулось, и он в числе других поддержал предложение о переносе его на следующий день, когда он проголосовал против «троцкистов». Проверка подтвердила правильность этого сообщения. Тем не менее Зиберова исключили из партии и отстранили от работы. Когда автор воспоминаний случайно встретил его на улице и подошел поздороваться, Зиберов «зарыдал, сказал, что к нему люди боятся обращаться по любому поводу, вокруг него пустота, и стал уговаривать меня поскорее отойти, чтобы я не навлек на себя подозрения в сочувствии „троцкисту“» [363].

За исключёнными из партии устанавливалась неослабная слежка. В строго секретной директиве секретарям райкомов от 21 января 1936 года первый секретарь Западного обкома требовал сообщить ему лично следующие сведения: «1) как вы оцениваете настроения исключённых из ВКП(б) вашего района и учитываете ли вы вообще эти настроения; 2) какие у вас факты контрреволюционной работы той или иной группы или отдельных лиц исключённых; 3) какие мероприятия вы провели и считаете нужным ещё провести по отношению исключённых, чтобы пресечь контрреволюционную работу… 4) сколько человек из исключённых, кого персонально и по каким причинам вы считаете уже сейчас политически или социально опасным… К составлению этих сведений разрешаю привлечь только второго секретаря и уполномоченного НКВД». 22 апреля того же года обком разослал ещё одно письмо под грифом «Совершенно секретно», в котором предлагалось «установить особый контроль за исключёнными из партии, знать, где они работают, их настроения, следить за враждебными элементами. В этом духе воспитывать секретарей парткомов и парторгов» [364].

Подобные директивы прямо нацеливали партийные органы на передачу исключённых в руки НКВД. Такая установка шла непосредственно от Сталина и Ежова. Когда Ежов через несколько лет произносил последнее слово в качестве подсудимого, он в подтверждение своих «заслуг» напоминал: «При проверке документов по линии КПК и ЦК ВКП(б) мы много выявили врагов и шпиков разных мастей и разведок. Об этом мы сообщали в ЧК, но там почему-то не производили арестов. Тогда я доложил Сталину, который, вызвав к себе Ягоду, приказал ему немедленно заняться этими делами. Ягода этим был очень недоволен, но был вынужден производить аресты лиц, на которых мы дали материалы» [365].

Комиссии Президиума (Политбюро) ЦК КПСС по расследованию сталинских репрессий ни в 50—60-е, ни в 80-е годы не уделили никакого внимания проверке материалов официальных партийных чисток и партийной реабилитации лиц, необоснованно исключённых из партии (хотя это, казалось бы, должно было стать одной из главных задач авторитетных партийных комиссий). В результате по сей день отсутствуют точные данные о количестве исключённых из партии в ходе кампаний по проверке и обмену партдокументов. Неизвестно также, какая часть исключённых в чистках 1933—1936 годов была арестована и какую долю среди исключённых и арестованных составляли лица, обвинённые в принадлежности к «троцкистам».

В советской печати 30-х годов были опубликованы лишь суммарные данные о численности «вычищенных» до 1 января 1934 года (почти 1 млн чел.) [366]. В отношении последующих чисток мы можем пользоваться лишь отдельными свидетельствами и ориентировочными расчётами, показывающими, что в 1934—1936 годах было исключено коммунистов не меньше, чем за все предшествующие годы. В статье «План физического истребления большевиков-ленинцев», написанной 25 марта 1936 года, Троцкий на основе анализа данных советской печати приходил к выводу, что «начиная со второй половины прошлого года, исключено до сегодняшнего дня никак не меньше 300 тысяч человек, а может быть, и полмиллиона» [367]. В. Кривицкий, основываясь на данных НКВД, куда стекались все сведения по статистике партийных репрессий, утверждал, что только за 1934—1935 годы из рядов партии был выброшен примерно миллион человек [368].

Как показывают материалы февральско-мартовского пленума 1937 года, в ведомствах и регионах вёлся тщательный бюрократический учёт исключённых из партии. Так, Каганович сообщил, что в системе железнодорожного транспорта работают 75 тысяч человек, исключённых в 1930—1936 годах. Он рассказал об одном депо, где «членов партии имеется 80 человек, а исключённых 100, причем среди них есть люди замечательные, стахановцы, получившие значок, есть люди, которые прямо говорят: „Позвольте, я работаю хорошо, почему я должен ходить под подозрением“» [369].