«Сталинский питомец» — Николай Ежов

Кампания против бывших оппозиционеров шла в основном с декабря 1934 по март 1937 годов. Массовые репрессии внутри самой партии начались после февральско-мартовского (1937) пленума. Теперь стали арестовывать и членов ЦК, никогда не принадлежавших к какой-либо оппозиции. В марте и апреле, во время кампании перевыборов в местные партийные органы, на районном и городском уровне проходили партийные конференции, на которых под видом укрепления «партийной демократии» рядовые члены партии получили право критиковать и исключать из партии местных партийных руководителей. В мае — июне то же самое повторилось и на областном уровне{330}. Во многих случаях исключение из партии означало арест. С 1 января по 1 июля 1937 года из партии было исключено 20 500 членов, и большей частью они принадлежали к старым партийным кадрам{331}.

Чистка аппарата Исполкома Коминтерна также продолжалась. Сталин в феврале 1937 года, во время разговора с Димитровым, высказал подозрение, что Коминтерн действовал по указке врагов{332}. В дополнение к комиссии Москвина, упомянутой выше, с этого времени другая комиссия секретариата Исполкома Коминтерна проверяла иностранных коммунистов, ставших членами ВКП(б). Она состояла из Мануильского, Москвина-Трилиссера и Яна Анвельта{333}.[39] 1 апреля Мануильский направил Ежову, Андрееву и Шкирятову письмо с предложением установления более строгих правил для иностранных коммунистов, желавших стать членами ВКП(б){334}. В мае была образована специальная контрольная комиссия, в которую входили Димитров, Мануильский и Москвин-Трилиссер{335}. 26 мая Димитров записал в своем дневнике, что ночью он встречался с Ежовым, который пожаловался ему на то, что «крупнейшие шпионы действовали в Коминтерне»{336}. На следующий день комиссия начала проверку аппарата Коминтерна. К середине июня 65 сотрудников были вычищены и среди них — представители национальных партий в Исполкоме Коминтерна. В июле комиссия приостановила свою работу{337}.

Ежов был маниакально озабочен состоянием бдительности и борьбой против иностранных разведок и их агентов. 3 декабря 1936 года на совещании в НКВД он сказал: «Мы с каждым годом все ближе и ближе к войне. Иностранные разведки активизируются, развивают на нашей территории лихорадочную деятельность»[40]. В условиях роста сталинской шпиономании НКВД брал под подозрение всех, кто мог быть вероятным источником разведывательной информации — политэмигрантов, граждан Германии, а также бывших граждан Германии, получивших советское гражданство. Директива НКВД от 2 апреля 1937 года также предписывала слежку за дипломатическими представителями Германии, а также теми, кто был с ними связан{338}.15 февраля Ежов сообщил ЦК, что «иностранные разведывательные службы, в частности, германские, используют в целях шпионажа и саботажа представителей немецких фирм и иностранных специалистов, работающих на предприятиях и в учреждениях Западной Сибири». Вслед за этим последовало решение Политбюро от 13 марта не продлевать виды на жительство гражданам Германии, Японии, Польши и другим иностранным гражданам, проживающим в Западной Сибири, и в течение месяца НКВД дал указания своим местным органам в течение полугода выслать из СССР всех граждан Германии, зарегистрированных милицией, а также всех иностранных граждан, которые в какой-то степени подозревались в шпионаже или контрреволюционной деятельности; при необходимости граждан Германии следовало даже арестовывать и высылать. Однако, это не относилось к немецким политэмигрантам; их дела надлежало рассматривать отдельно{339}. Комиссии из трех членов было поручено решать вопросы о продлении вида на жительство иностранным коммунистам и политэмигрантам; в нее входили Е.Д. Стасова от ЦК, Агранов от НКВД и Москвин-Трилиссер от Коминтерна{340}.