Без сомнения, между экспроприированными и лишенными возможности построить карьеру представителями бывших имущих и правящих классов и теми, кто в результате революции пришел к власти и новым возможностям в жизни, существовали антагонистические разногласия. Не подвергается сомнению и тот факт, что обе стороны использовали грубую силу, когда дело доходило до осуществления их интересов. Бертольд Брехт выразил мысли по поводу правдоподобности и природы московских процессов, которые в связи с систематической агитацией против попыток дать реалистичную оценку социалистического опыта и сейчас представляют интерес. Он писал о том, что симпатизирующие Советскому Союзу интеллектуалы напуганы массовыми признаниями известных революционеров в совершении таких преступлений, как экономический саботаж, шпионаж (оплаченный!) и убийство (в том числе убийство Горького) без какого-либо давления со стороны органов, ведущих следствие.
Доказательств этого давления столь же мало, как и доказательств его отсутствия.
Показательно, что признания выходят далеко за пределы предполагаемого масштаба преступления и служат предпосылкой для нового, которое требует совершенно нового взгляда на собственную неправильную позицию. Поэтому изначально возникает вопрос: является ли возможной политическая концепция, которая могла бы мотивировать действия подсудимых?
Такое является возможным. Необходимым условием такой концепции могла бы стать непреодолимая пропасть между режимом и массами; и для того, чтобы мотивировать такую политику, как политика обвиняемых, такая пропасть должна рассматриваться не только как пропасть между высшим функциональным аппаратом и массами рабочих и крестьян, но также как пропасть между коммунистической партией в целом и этими массами.
Такое явление опять же может быть реальным только при обнаружении несовместимых интересов рабочих и крестьян. Необходимо принять полную невозможность контроля производства со стороны рабочих и невозможность контроля над армией рабочим классом. Принятие этой невозможности могло бы означать начало политики саботажа. Исходя из внешнеполитической ситуации нужно было готовиться к признаниям этого типа. Все это представляет собой концепцию, которая была приписана социал-демократам. Тем более что общественная жизнь из-за постепенного увеличения производства резко изменилась. Такая обременительная для революционеров работа по сотрудничеству с капиталистическими сторонами могла бы «как раз» быть работой для одного лица, оплаченного иностранными представителями. Никакого различия в конечном итоге нет, ни для судебного преследования, ни для ответчика. Вы видите только окружение, которое заинтересовано в таких концепциях.
Сомнительно, что Советский Союз в его тогдашнем положении был способен выполнять требования гражданского гуманизма при раскрытии жизненно опасного заговора с контрреволюционными тенденциями. Сам Ленин во время революции, требуя террора, вновь и вновь протестовал против исключительно формального требования соблюдать условия не соответствующего реальному положению дел гуманизма. Речь не идет о физических пытках. Таковые могут быть расценены как невозможное и не требуют разрешения на использование.
Процессы являлись своего рода подготовкой к войне. Уничтожение оппозиции не доказывает, что партия хотела вернуться к капитализму, как предполагали буржуазные газеты либерального характера (“Times”, “Basler Nationalzeitung”, “Manchester Guardian” и даже “Temps”). Это означает, что любое отступление, любое колебание, передышка, смена тактического курса стали невозможны.
Оппозиция лишена опоры, ее предложения должны расцениваться как контрреволюционные, пораженческие, не имеющие перспективы, несмотря на то, что огромное напряжение, конечно, увеличивает внутренние трудности. Троцкий постепенно начал считать распад рабочего государства условием практического действия. Если наступит война, рухнет промышленность, аппарат изолирует себя от масс, Украина, Восточная Сибирь и т. д. должны будут пойти на уступки капиталистическим формам, кулаки получат власть. Набирающие силу антисталинские центры не имеют моральной силы обратиться к пролетариату, и скорее не потому, что эти люди были трусами, а потому, что они на самом деле не имели организационной базы в массах. Нужно признать, что участники процессов рассказали гораздо больше, чем ожидалось. Они послужили в некотором роде инструментами, которые изменили аппарат власти.