Сталинским курсом

— Вы, конечно, знаете, — начал он издалека, — и можете не сомневаться, что мы очень ценим вас как замечательного врача. В частности, о вашем мастерстве, опыте и знаниях чрезвычайно высокого мнения начальник медсануправления полковник Климов. Ему очень хотелось бы, чтобы вы поработали еще года три главврачом в сануправлении. Он считает, что только вы можете поставить медицинскую службу в Сиблаге на должную высоту. В то же время он опасается, как бы вы не уехали из Мариинска. Вы ведь теперь вольная птица, и можете вернуться на родину в Киев или в Москву. До него дошли слухи, будто вы собираетесь работать в Москве, куда вас приглашает министерство здравоохранения. Ваши медицинские приборы получили там высокую оценку, и Москва заинтересована в дальнейшем их усовершенствовании. Скажите, Николай Максимович, вы в самом деле собираетесь переехать в Москву?

— Видите ли, Иван Емельянович, вы сами понимаете, что здесь я не вижу никаких перспектив для творческой работы, которой уже отдал не один десяток лет. А Москва может создать мне соответствующие условия.

— Конечно, так, — задумчиво промолвил Гривич. — Что до меня, то я бы не препятствовал осуществлению ваших планов и намерений, хотя лично был бы весьма огорчен, если бы вы нас покинули. Однако товарищ Климов ни за что не хочет с вами расставаться, но, с другой стороны, и задержать вас просто так приказом не имеет права — вы ведь вольный казак, а не заключенный, с желаниями которого можно не считаться.

Гривич замолк. Видимо, он оттягивал момент нанесения чувствительного удара по своему протеже. Наконец, сказал:

— Я буду с вами откровенен, Николай Максимович, но прошу вас сохранить нашу беседу в глубокой тайне.

— Неужели вы можете во мне сомневаться? Впрочем, я не претендую на вашу откровенность, если вы мне не доверяете, — с достоинством ответил Титаренко.

— Что вы, что вы? Речь идет о вашей судьбе, которая для меня не безразлична. Собственно, я потому и потревожил вас глубокой ночью, что дело, касающееся вас, не терпит отлагательства.

«Опять какой-то подкоп», — с тревогой подумал Николай Максимович.

— Так вот, видите ли, — продолжал Гривич, — чтобы удержать вас на посту главврача в сануправлении Сиблага, Климов собирается устроить вам пакость. У него уже есть договоренность с прокурором Сиблага спровоцировать против вас одно дельце, за которое вам грозит новый срок — на два-три года. Превратив вас снова в зека, они заставят вас против вашей воли поработать главным врачом еще с пару лет. Остановка только за мной — я должен санкционировать этот заговор против вас. Вот оно — это дельце, состряпанное начальником сануправления и прокурором, — сказал Гривич, взмахивая в воздухе докладной запиской.

Титаренко весь съежился, представляя себя снова зеком.

— Неужели это возможно? — тихо спросил Николай Максимович. — А ведь как они были со мной любезны, как выражали уважение и признательность мне и, казалось, искренне благодарили за успешное лечение не только их самих, но и их домочадцев. Что же это за люди?

Несколько успокоившись, Титаренко спросил:

— В чем же меня обвиняют?

— Скажите, Николай Максимович, какие у вас отношения с Ладой Жовнер? Извините, что я невольно вторгаюсь в вашу интимную жизнь. Поверьте, что делаю я это не из праздного любопытства и никогда себе не позволил бы даже коснуться этой темы. Но Климов и прокурор намерены использовать ваши близкие отношения с Ладой, чтобы состряпать против вас дело.

— Да не может быть! — воскликнул Титаренко.

— Увы, может, — продолжил Гривич, — поэтому-то я прошу вас быть со мной совершенно откровенным.

— Что ж… Я люблю Ладу. Наше положение разнится: я уже завершил срок заключения, а ей остается еще досиживать три года. В Москве я буду добиваться досрочного ее освобождения и, если это мне удастся, сочетаюсь с ней законным браком.

— Так вот, дорогой. Вам хотят поставить в вину связь вольнонаемного врача с заключенной девушкой, — продолжил Гривич. — Это грозит вам трехлетним заключением. Нужна только моя санкция. Но я на это не пойду. Вот мое решение! — и докладная записка на глазах Титаренко была порвана на куски.

Второй раз Гривич отвел меч, занесенный над головой Титаренко. На прощанье он сказал Николаю Максимовичу:

— Я бы посоветовал в ваших собственных интересах встречаться с этой женщиной так, чтобы не подавать в дальнейшем повода для разных сплетен.

Титаренко был тронут поступком своего покровителя.

Нужно сказать, что начальник третьего отделения действительно привязался к своему домашнему врачу и бывал с ним довольно откровенным. Будучи уверенным, что Николай Максимович никому не станет передавать содержание их разговоров, он рассказывал ему кое-что из области закулисной деятельности органов НКВД.

Как-то после чашки чая Гривич стал вспоминать отдельные эпизоды из своей энкаведистской практики.