Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945

Глупее ничего нельзя было придумать, решил Тайхман; он готов был разнести весь дом на куски и поклялся себе, что никогда в жизни не окажется больше в такой ситуации.

Их пригласили в комнату, где стояло фортепьяно, а стены украшали пейзажи. В углу висел портрет Брамса. Фрау Вегенер открыла раздвижную дверь, и Тайхман услышал, как она сказала:

— Пришли твои молодые друзья.

Дальше он ничего не разобрал.

— Мой муж сейчас выйдет, — сказала фрау Вегенер, вернувшись в комнату, и предложила им садиться.

Разговором завладел Хейне. Они курили сигареты — Тайхман так и не решился закурить — и пили коньяк из маленьких рюмочек, в которых он был похож на жидкое золото. Фрау Вегенер не курила, но сказала, что ей нравится запах табака. Она обращалась со всеми гостями с одинаковым радушием и очень облегчила положение Тайхмана, ведя себя так, словно они виделись первый раз в жизни. Он никак не мог понять — то ли она такая хорошая актриса, то ли он стал ей совершенно безразличен. В любом случае она очень хорошо играла свою роль, так хорошо, что ему показалось, что перед ним совсем незнакомая женщина. Он решил, что она слишком облегчает ему жизнь, и один раз, когда она громко расхохоталась, его вдруг охватил приступ гнева. Но когда он взглянул на нее, его гнев тут же улетучился.

Вегенер был одет в темно-синий штатский костюм, очень похожий на морскую форму, и курил трубку. Тем не менее, он очень сильно изменился — темные очки делали его совсем другим человеком.

— Ну, Тайхман, как жизнь?

Тайхман подошел к нему и, протянув руку, заметил, что рукава его пиджака — пустые. Он с трудом сглотнул, почувствовал, что колени у него подгибаются, и напряг мышцы ног, чтобы не пошатнуться. Он не знал, что делать, и вспыхнул от беспомощности. Он приготовился ко всему, но только не к этому.

Но не успел он допустить еще одну неловкость, как между ними оказалась фрау Вегенер, которая сказала:

— Когда же, наконец, твой слуга научится завязывать галстук! — Она вытащила трубку изо рта мужа, протянула ее Тайхману и подтянула галстук. Она оказалась неожиданной союзницей.

— Да, господа, — произнес Вегенер, — мне пришлось завести слугу. И это замечательно, ведь теперь я ничего не могу делать сам. — И Тайхману: — Раз уж у вас оказалась моя трубка, набейте ее, пожалуйста. А то, когда я набиваю ее сам, табак сыплется на пол, а моя жена этого не любит.

— Вот там, на столике, все необходимое, — сказала фрау Вегенер.

Тайхман утрамбовал табак большим пальцем и вставил трубку в рот Вегенера.

— А теперь расскажите мне, — попросил Вегенер, — что с вами все это время делали в любимом роде войск кайзера? — Все это было произнесено шутливым тоном.

Тайхман рассказал о своем пребывании в госпитале и поблагодарил за рождественскую посылку; при этом он старался не смотреть на фрау Вегенер. Пока он рассказывал, ему пришло в голову поведать об оригинальном способе лечения, изобретенном доктором Векерлином, но он понимал, что здесь это совершенно не к месту и отдает ребячеством, а кроме того, не мог подыскать нужных слов. А когда фрау Вегенер вышла на кухню, у него пропало всякое желание затрагивать этот аспект госпитальной жизни.

Их угостили настоящим довоенным обедом. У фрау Вегенер ферма в Эберсвальде, так что они могут есть с чистой совестью, сказали им. Фрау Вегенер вытащила трубку изо рта мужа и кормила его со своей тарелки. Мичманы ели медленно. Когда они пили за здоровье хозяев, фрау Вегенер поднимала два бокала.

После обеда завязался оживленный разговор, главным образом между Вегенером и Хейне. Несмотря на присутствие фрау Вегенер, которое сначала очень мешало Тайхману и отвлекало его, хотя она просто сидела рядом и не произносила ни слова, — он должен был признать, что разговор увлек его. Тайхман поразился, как много знает Хейне о флоте; он знал такие вещи, о которых никогда не упоминал даже в кругу своих близких друзей. Как и следовало ожидать, он критиковал — критиковал практически все, что считалось на флоте священным. Его высказывания были остроумными и резкими, а когда он перегибал палку, Вегенер, до этого спокойно слушавший, поправлял его. Тайхман был поражен и слегка шокирован, обнаружив, что оценки Вегенера почти во всем совпадали с оценками Хейне, ибо, когда тот с иронией, прикрывавшей цинизм, заговорил о духе, царившем в Морской академии, Вегенер сказал: