Стальная хватка империи

Скрежетал о грунт шанцевый инструмент, в мастерских на пристани грохотал паровой молот, шлепали по речной воде древние пароходики, и над всей этой рабочей, деловой суетой незримо витал тревожный дух прифронтового города, так знакомый многим харбинцам по недавнему восстанию ихэтуаней.

– Поручик! Узнайте, что там за суета у причалов Сунгари? – распорядился Кондратенко.

Исполнительный адъютант, даже забыв отдать честь, растворился в суете Железнодорожного проспекта среди обладателей военных мундиров и партикулярных костюмов, торопящихся на посадку в поезд, отбывающий во Владивосток. Петербургское направление уже неделю как было перекрыто.

«Не успеваем, ах как не успеваем!» – подумал Кондратенко, придирчиво осматривая тянущиеся вперед и вбок ходы сообщений, над которыми мелькали кирки и лопаты.

И вдруг раздался такой знакомый еще с Русско-турецкой войны свист, и около железнодорожной насыпи вздыбилась земля, хлестнув по стоящему на путях поезду каменной крошкой и чугунными осколками. Первые заполошные крики раненых, женский визг и разноязычную ругань перекрыл еще один взрыв, сверкнувший на этот раз прямо на перроне и превративший пеструю толпу в орущую, обезумевшую человеческую массу, ломившуюся в разные стороны от внезапно и неизвестно откуда прилетающей смерти.

Все дальнейшее Кондратенко помнил смутно. Он куда-то бежал, что-то кричал, отдавал распоряжения, ему отвечали, отрывками в ушах звучали чьи-то доклады, пока земля перед глазами не встала на дыбы и душная, грязная волна горячего воздуха не бросила его безжалостно на землю.

Начальник штаба Приамурского округа пришел в себя в просторном блиндаже, куда набилось множество народа, вообще не относящегося к гарнизону укрепрайона. Штатские, спрятанные от обстрела, причудливо перемешались с постоянными обитателями блиндажа, превратив строгое армейское обиталище в подобие цыганского табора. Среди этой штатской публики абсолютно чужеродным телом возвышался у амбразуры вороненый «Браунинг», да безумной трелью надрывался полевой телефон, ожидая внимания связиста, кричавшего что-то в другую трубку.

– Доложить обстановку, – почти шепотом приказал Кондратенко адъютанту, заметив его сидящим у топчана и занятым перевязкой какого-то тучного мужчины с окровавленной головой, в пенсне, скособоченном так нелепо, что оно, как увеличительное стекло, демонстрировало плотные усы, забитые песком и каким-то мусором.

– Гренадеры Ренненкампфа прошляпили вооруженные пароходы англичан, – не прекращая санитарные манипуляции, вполголоса доложил адъютант. – Те подошли вплотную к берегу под видом купцов, выбросили десант прямо на пристань и сразу начали обстрел города. Одновременно японцы начали фронтальную атаку со стороны Мукдена. Первую линию обороны прорвали с ходу, сейчас бои идут у второй. Бржозовский одной батареей поставил заградительный огонь по фронту, второй пытается нащупать английские пароходы. Осторожничает, боится задеть мост и жилые кварталы: там же семьи, дети…

– Что с десантом?

– Неизвестно. Сначала стреляли шибко, теперь тихо. Телефонная связь нарушена. Вестовые не вернулись. Есть подозрения, что штаб Ренненкампфа в результате неожиданной атаки десанта уничтожен или пленен. Гернгросс приказал полк Лечицкого перебросить на правый фланг и организовать дополнительную линию обороны вдоль железной дороги. Фактически Харбин уже разрезан на две части…

– То есть дивизия Ренненкампфа обезглавлена, – прошептал Кондратенко, опуская голову на жесткую, набитую травой подушку – Тогда нет ничего удивительного в том, что первая линия не удержалась. Да и вторая вряд ли долго протянет… Вот что, голубчик! Закончите с перевязкой – обеспечьте перемещение меня на КП Александра Алексеевича. Будем думать, как воевать в создавшихся условиях.

* * *

В то время как генерал Кондратенко ломал голову, что стало со штабом правофланговой дивизии, а посланные им вестовые успешно пополнили список военнопленных, генерал Ренненкампф, вполне живой и здоровый, сидел в своем штабе за одним столом с генералом Артамоновым и командиром английского речного десанта майором Драйком, чьи головорезы из Ройял Марин сейчас добивали каких-то непонятливых интендантов, засевших вместе с караулом на одном из складов и не уразумевших, что при встрече с британской морской пехотой полагается покорно поднимать руки, а не пытаться оказать сопротивление.

Несмотря на то, что майор Драйк был за столом самым младшим по званию, он чувствовал себя главным на этом празднике жизни, что, в общем-то, признавали и «эти варварские генералы», преданно глядя в рот представителю самой цивилизованной нации в Европе.