Стальная хватка империи

На пехотный батальон вместо тридцати офицеров осталось в среднем пять, на артиллерийский дивизион вместо одиннадцати – семь. Больше всех пострадали инженерные части, где в каждом батальоне не более трех офицеров вместо положенных двадцати, а нижних боеспособных чинов – не более двухсот из полагающихся по штату пяти сотен.

А впереди, судя по карте, после небольшого степного участка, от поселка Ага и вплоть до Читы тянулась изрезанная сопками и речушками лесистая местность, являясь раем для организации внезапных нападений и сущим адом для наступающих.

Обескураживающий результат принесли карательные операции. Погибшими, ранеными и пропавшими без вести было потеряно почти три полных батальона пехоты и два эскадрона кавалерии. Даже с учетом десятка уничтоженных снайперов противника и пары сотен выловленных местных жителей, результат являлся строго отрицательным.

Одним словом, победа была явно пиррова. Генерал покрутил листок в руках, прошелся по помещению станционного смотрителя, превращенному во временный штаб, взглянул на сопку, с вершины которой велся убийственный огонь по его солдатам, и вызвал адъютанта.

– Запросите штаб о срочной отправке пополнения. Остро требуются командиры взводов, рот, батальонов, саперы и далее – все по прилагаемому списку.

– Простите, секан, – поклонился адъютант, – связь с Харбином потеряна. Причины выясняются…

Балтика. Моонзунд. Эзель. Мыс Церель

Остров Эзель чухонцы зовут Курессааре – остров журавлей, хотя за год службы в береговой шестидюймовой батарее поручик артиллерии Григорьев их не видел ни разу. Только бакланы да чайки, с дикими криками бросающиеся во взбитую прибоем пену, в зеленую глубь, чтобы потом на росистых крыльях вырваться из морской пучины навстречу солнцу.

Но зато тут было море. Огромное! Сон его детства. Мечта ничем не примечательного отрочества провинциального смоленского мещанина. Его родители перебивались с хлеба на квас, исправно держа пост не из-за набожности, а потому, что мясное меню на их столе – непозволительная роскошь. Жалованье служащего земства в пятьдесят два рубля на семью не располагает к разносолам, да и вообще к излишествам, формируя привычку к аскетичному строгому быту.

Мише очень пригодилась эта воздержанность в Псковском кадетском корпусе, да и в первый год офицерской службы, когда оказалось, что после всех выплат и удержаний подпоручику артиллерии остается всего тридцать девять рублей в месяц. Но все равно жилось тяжко, вплоть до издания манифеста императора о реорганизации и резком сокращении армии с одновременным кратным увеличением денежного содержания аж в четыре раза.

Правда, начались другие сложности. Пришлось капитально переучиваться. Новые уставы. Новая тактика применения артиллерии. Управление огнем, полевая фортификация, взаимодействие родов войск, проводная и радиотелеграфная связь, а также множество других предметов, полностью меняющих все представления о войне пушкарей, полученные в кадетском корпусе. Что уж говорить о политической учебе, если максима «армия вне политики» вбивалась доселе в плоть и кровь на всех начальственных уровнях.

Офицерам приходилось осваивать новые науки бок о бок с нижними чинами, что рушило въевшиеся в тело армии сословные перегородки и создавало невыносимые условия для привыкших к собственной исключительности. Сколько было написано прошений об отставке за это время, в основном теми, кому и без жалованья было на что жить! Его батарея лишилась трети офицерского состава, включая командира и обоих заместителей. Зато открылись вакансии, и карьера двинулась в гору у тех, кто по причине худородности уже и не надеялся на служебный рост.

А Мишу совсем не оскорбляло присутствие в учебном классе нижних чинов. Его собственное детство прошло в совместных играх и приключениях с крестьянскими парубками и пацанами из рабочей слободки. С чего сейчас-то нос задирать, даже если он, поручик Григорьев, уже командир разведки, в ведении которого три наблюдательных поста на мысе Церель, в том числе маяк, построенный еще в 1646 году купцом Эбертом-Деллингсгаузеном.

Поручик опустил бинокль и оглядел невооруженным взглядом неприветливый северный остров. Листья на деревьях только что появились, вишня и черемуха уже в цвету, красные домики в зелени, белые парусники, и над всем этим благоденствием ясное небо. Везде солнце, даже на мрачных, холодных обрывах! Жителю среднерусской равнины все-таки не близка эта неприветливая страна, где мелкие сосенки и кустики пробиваются из расщелин, покрытых скромным слоем мха. Тысячи лет они здесь стояли невозмутимо. Столь же долго их не разрушат ни дождь, ни высокие волны, ни рука цивилизации. Пустыни превращаются в оазисы, степи – в нивы, но какая власть способна зажечь живой огонь в этом вечном камне?