Стальная Крыса идет в армию

Передний наездник, облаченный во все черное, с силой натянул поводья, и его косматый скакун остановился, будто налетел на стену. Всадник метнул в меня хмурый взгляд, мотнул смоляной бородищей и заговорил гнусавым патриархальным басом:

— Взявший меч от меча и погибнет. Так речено в Книге.

— Ты не себя ли имеешь в виду? — полюбопытствовал я, даже не думая опускать клинок.

— Мы люди не воинственные, но в сем зловредном мире вынуждены носить оружие, дабы оборонять стада.

Возможно, он не лгал. Как бы то ни было, я вынужден был поверить на слово, воткнул меч в землю и отступил на шаг. Но был готов схватить его в любое мгновение.

— Мы тоже не воинственные. И тоже вынуждены таскать оружие в этом зловредном мире. Для самозащиты.

Он покумекал и, видимо, принял решение. Загнав меч в кожаные ножны, спрыгнул с баракоза. Зверюга сразу разинула пасть — с самыми настоящими клыками — и попыталась его цапнуть. С завидным хладнокровием кочевник сжал кулак и отвесил скакуну хорошо отработанный апперкот. Щелкнули зубы, горящие глазки съехались у переносицы. Впрочем, это длилось недолго, — едва глаза раздвинулись, баракоз исторг оглушительное «бе-е-е» и как ни в чем не бывало принялся щипать травку. Едва удостаивая его вниманием, кочевник подошел ко мне.

— Я Арроз кон Полло, а мужи сии — мои последователи. Ты сберегаешь ли?

— Я Джим ди Гриз, а это мой ансамбль. И я не верю в надежность банков.

— Банки? Что такое?

— Заведения, где лежат ваши сбережения. Федхи.

— Джим ди Гриз, ты не так понял меня. Не федхи надобно сберегать, но душу!

— Любопытный теософский постулат. Не мешало бы исследовать его поглубже. Ты не будешь против, если мы все уберем оружие и потолкуем по душам? Эй, ребята! — повернулся я к своим. — Перемирие.

Мой собеседник сделал знак двум своим спутникам, и всем нам изрядно полегчало, когда мечи были возвращены в ножны, а топоры легли на землю. Арроз впервые отвел от меня взгляд и обозрел моих «последователей». И вскрикнул. И заслонил рукой лицо, на котором сквозь густой загар проступила обморочная бледность.

— Нечисть! — возопил он. — Нечисть!

— Да, — согласился я. — Помывка в походе — вечная проблема.

Я не рискнул добавить, что сам он выглядит и пахнет так, будто родился и вырос на помойке.

— Не тело нечисто, но дух! Или ты не зришь, что среди вас — сосуд разврата?

— Нельзя ли выражаться чуточку яснее?

— Сей человек… женщина? — Он не отрывал ладони от глаз.

— Насколько я ее знаю, да. — Я слегка отступил к мечу. — А в чем дело?

— Да будет сокрыт порочный лик ее, оскверняющий взоры правоверных, да будут сокрыты порочные икры ее, вселяющие похоть в чресла правоверных.

— Парень-то слегка того, — с отвращением заключила Мадонетта.

Он перешел на визг:

— Да будут сокрыты порочные уста ее, доводящие правоверных до греха!

Стинго кивнул Флойду и взял разгневанную девушку за запястье. Она вырвала руку.

— Джим, — предложил он, — мы пока отдохнем в тенечке. По-моему, без нас ты лучше справишься.

— Хорошо.

Я провожал их взглядом, пока они не скрылись из виду, а затем повернулся к остальным кочевникам. Они застыли в той же позе, что и предводитель, — рука воздета, щека прижата к плечу. Как будто нюхали у себя под мышками.

— Все, больше не страшно. Можно спокойно поговорить.

— Возвращайтесь в становище, — сказал Арроз своим приятелям. — Я попекусь о стаде, а заодно приобщу чужеземца к закону.

Те ускакали восвояси, верховая скотина Арроза побрела в сторонку. Он уселся, скрестив ноги, и указал на землю рядом с собой.

— Садись, поговорим.

Я сел к нему лицом и спиной к ветру, поскольку не взялся бы отгадать, когда в последний раз этот малый и его одежда находились в контакте с мылом и водой. И он еще смеет рассуждать о чистоте! Арроз запустил пятерню под накидку, с наслаждением почесался, достал видавший виды томик и поднял над головой.

— Сия Книга — вместилище всей мудрости, — назидательно произнес он, блеснув глазами.

— Чудненько. И как она называется?

— Книга. Ибо она — единственная, других не существует. Все, что людям надобно знать, — здесь. Она содержит в себе квинтэссенцию всех истин.

Я подумал, что для такой работенки книжка выглядит тонковато, но благоразумно прикусил язык.

— Сие есмь промысел Великого Основателя, чье имя произносить запрещено. Осененный праведным вдохновением, он прочел все священные книги и узрел в них откровение Всевышнего, чье имя произносить запрещено, и отделил драгоценные зерна Божественной истины от греховных плевел блудомыслия. Он написал Книгу, а прочие предал огню. Он пошел в мир, и паства его была неисчислима. Но подлые завистники возжелали погубить Основателя и его приверженцев. Так речено. А еще речено, что он, дабы спастись от нечестивых гонений, привел свою паству в этот мир и более никто их не тревожил. Вот почему вопрошаю я: чист ли ты, чужеземец? Идешь ли ты путем Книги?

— Гм, занятно. Сказать по правде, я иду несколько иным путем. Но путь мой требует уважать чужие воззрения, так что можешь не беспокоиться.

Он нахмурился и увещевающе погрозил пальцем: