Стальная Крыса поет блюз

Я откинулся на спинку шезлонга, а в нужный момент улыбнулся в сторону далекого здания. Особой точности не требовалось, поскольку у Анжелины двухметровый объектив.

- Доброе утро, любимая.

- Джим, я жалею, что мы затеяли эту безумную авантюру, - забренчал в моем черепе ее голос.

- Да только теперь она уже мчит на всех парах.

- Знаю. Но мне не нравится карабкаться по стенам даже в молекусвязных перчатках и ботинках.

- Но ты же справилась с этим, любимая. Ты очень сильная и опытная…

- Если ты осмелишься добавить «для женщины твоих лет», я с тебя живого шкуру спущу, когда выберешься!

- У меня и в мыслях этого не было! Слушай, а потянем мы двоих вместо одного? Я встретил тут старого знакомого, который, честно говоря, однажды спас мне жизнь. В ледяной пещере. Как-нибудь расскажу на досуге. Ну, так как?

Она мгновение поколебалась, и я представил себе, как она очаровательно нахмурилась: моя Анжелина слова не проронит, пока не примет решение.

- Да, конечно. Надо только поменять транспорт.

- Хорошо. Раз уж будешь менять транспорт, позаботься, чтобы он оказался достаточно вместительным.

- На четверых?

- В общем, нет. Мне в голову пришла цифра, ну, несколько ближе к шестидесяти пяти…

- Сбой связи. Повтори последние слова. Прозвучало «шестьдесят пять».

- Вот именно! В самую точку! Правильно! - Я изо всех сил старался придать голосу радостные нотки и убрать заискивающие, но мою жену не проведешь.

- И не пытайся, ди Гриз, знаю я тебя. Шестьдесят пять - да это, должно быть, все зэки до единого!

- Именно так, любимая. Ровно столько. Я бы предложил в качестве варианта туристский автобус. Однажды я это проделал, и все прошло как по маслу. Найди автобус, а завтра в это же время обсудим детали. Надо идти, а то кто-то приближается.

С этими словами я отключился. На самом деле никто нас не засек, но я хотел выждать сутки, чтобы поостыл праведный гнев моей благоверной, а уж потом толковать о деталях.

- Что случилось? - поинтересовался Баррин. - Я слышал, как ты бормотал себе под нос, и все.

- Все работает как часы, лучше некуда. Моя дражайшая супруга полна искреннего энтузиазма, особенно по поводу последних доработок.

- Каких?..

- О подробностях после, пора на ленч. Воду не пей.

- Почему это?

- Я утром ее проанализировал. Буквально напичкана успокоительными, селитрой и отупляющими средствами. Потому-то заключенные заговариваются и еле таскают ноги. По-моему, почти все находятся в куда лучшей форме, чем выглядят.

На следующий день гнев Анжелины действительно остыл, даже чересчур. Хотя лазерный телефон иска жал ее голос, превращал его в жужжание, я уловил г нем ледяные нотки настолько отчетливо, что невольно вспомнил ту самую пещеру.

- Автобус есть. Куплен легально. Что еще?

- Лично тебе - форма водителя, чтобы оправдать пребывание за рулем. А еще - ну, несколько мелочей…

- Каких, например? - Температура жидкого азота. Пока я диктовал список, голос остыл до абсолютного нуля.

- Это самый безумный план, придуманный куриными мозгами, какой мне только приходилось слышать. Мне придется из кожи вон лезть, чтобы он не провалился, а ты выбрался бы в целости и сохранности - я хочу пришить тебя собственноручно.

- Любимая, ты шутишь!

- А вот узнаешь! - И она отключилась.

Может, идея и в самом деле не такая и блестящая - но раз уж я ступил на эту дорожку, то должен пройти ее до конца. Впервые в жизни я чувствовал не волнение, а подавленность - может, перепил воды. И тут я вспомнил о лекарстве, которое положил в сверток как раз на такой случай.

Пристроившись вне поля зрения «жучка» над дверью, я вынул вентиляционную решетку и извлек пластиковую бутылку с этикеткой:

«ОСТОРОЖНО! ОСОБОВЗРЫВЧАТАЯ ЖИДКОСТЬ».

В каком-то смысле так оно и было: сто десять градусов плюс двадцать лет выдержки в бочке. Хорошее расположение духа вернулось тотчас же.

Мы с Анжелиной регулярно общались при помощи лазера на протяжении последующих шести дней. Весьма краткие беседы проходили в официальном ключе, как ни старался я говорить по-дружески или выдать какую-нибудь шутку. Все тщетно. Моя милая была не в духе. И не без повода, со вздохом констатировал я. Оставалось лишь смириться с этим.

На седьмой день наша беседа вообще была односторонней: она произнесла одно-единственное слово и прервала связь. Кончиком языка я отключил передатчик и повернулся к Баррину; теперь он выглядел куда живее - перестал пить воду в столовой.

- Срок назначен.

- И когда?

- Скажу после обеда.

Он открыл было рот, но тут же его захлопнул, осознав мудрость моего решения. Чем меньше народу знает, тем меньше шансов проговориться. Сохранить тайну в тайне под силу лишь одиночке.

В тот же вечер, когда бряцанье ложек по металлу судков сменилось хлюпаньем серого желеобразного десерта, я отнес свой поднос на мойку, вышел и закрыл за собой дверь. Кое-кто из хлебавших десерт с вялым интересом в мутном взоре наблюдал, как я накрыл «жучок» на стене крохотной металлической коробочкой.

- Попрошу вашего внимания, - сказал я, громко постучав ложкой по столу, подождал, пока гул голосов стихнет, а потом указал на боковую дверь.