Стальное сердце

– Мистер Черчилль обсудил ситуацию со мной и с местным приходским советом, и все мы согласны, что острова необходимо укрепить.

Укрепить? Недовольный гомон. Что это значит – укрепить? Так вот зачем сюда столько цемента завезли? И листовое железо, и колючую проволоку?

– Ну так вот, – О’Фаррелл снова вскидывает руки, – для этого решено построить в заливе барьеры между островами. Четыре барьера из камней и бетона, прочные, чтобы противостоять течениям…

Слышны возгласы:

– Барьеры?

– Отгородиться от моря?

– Да вы с ума сошли!

– А как же приливы-отливы?

– А рыба?

– Не миновать наводнений и прочих напастей.

– Тихо! – Джон О’Фаррелл стучит кулаком по столу, и тут же все стихает – нечасто бывает, чтобы он вспылил. – Тихо, – повторяет он уже спокойнее. – Укрепления строить придется, как ни крути – приказ самого Черчилля.

Подает голос Стивен Александер, румяный, с тонкими, как пух, волосами:

– При всем уважении, будь то хоть приказ самого Господа Бога, все равно неправильно это.

Возмущенные замечания: как бы ты ни злился, грех богохульствовать. Стивен, извинившись, соглашается – да, мол, пить надо меньше.

Джон О’Фаррелл покашливает.

– Для строительства укреплений требуются рабочие руки. Потому предупреждаю, через две недели к нам прибудет большая партия иностранных военнопленных.

Потрясенное молчание.

– Иностранцев? – переспрашивает кто-то.

– Да, итальянцев, их держали в плену в Северной Африке. Тысяча человек.

Поднимается гвалт.

– Тысяча?

– Да вы шутите! – слышен крик.

О’Фаррелл стоит с невозмутимым лицом, но руками с силой упирается в стол, аж костяшки белеют от натуги.

– Военнопленных разместят, – говорит он, – на Шелки-Холме.

– Нет! – хором откликаются два голоса из задних рядов.

Все, кто есть в зале, оборачиваются – это двойняшки Рид, в последнее время в Керкуолле их не видно.

– Нет, нельзя этого допустить, – возмущается одна, голос у нее дрожит; вторая шумно дышит, будто от быстрого бега.

– Вы уж простите, – отвечает О’Фаррелл, – но это дело решенное.

Все молча ждут, что они скажут.

– Господи Иисусе! – громко восклицает Стивен Александер. – Шелки-Холм! Добром все это не кончится.

И на сей раз никто его не попрекает за то, что помянул имя Божие всуе.

Народ выходит из ратуши, перешептываясь: слыхали, что там творится, на Шелки-Холме? Люди пропадают, странные огни зажигаются, слышатся откуда-то звуки. А в море там живет существо, прекрасное и страшное, сводит человека с ума одним своим видом.

Мало того, что девочки поселились на проклятом острове, качают головой люди, еще и тысячи военнопленных им там не хватало! Кто знает, каких еще ужасов ждать?

Джон О’Фаррелл сидит за столом, на девушек даже не смотрит.

– Ваш долг этому помешать, – говорит одна.

– Простите. – О’Фаррелл сгребает бумаги, начинает заталкивать их в портфель. – Я высказывался против.

– Но… это же наш дом. Вы обещали…

– Да. Я обещал вашему отцу о вас заботиться. Но это… – О’Фаррелл разводит руками, указывает на кипу бумаг.

– Это важнее?

О’Фаррелл отводит взгляд, прячет остатки бумаг в портфель и, щелкнув замком, встает.

– Возвращайтесь-ка лучше в Керкуолл, – отвечает он. – Отец бы ваш не одобрил, что вы там, на острове, одни…

– А рядом тысяча мужчин? – спрашивает одна из девушек с застывшим лицом.

И, развернувшись, они выходят из ратуши навстречу вечернему холоду.

Те, кто подслушивал под дверью, рвутся их нагнать, образумить. Девочки и так горя хлебнули, а если останутся в этом гиблом месте, новых бед им не миновать. Говорят, всякий, кто там поселится, непременно сойдет с ума. Не грех девочкам об этом напомнить.

Но все в итоге смиряются – дескать, ничего не поделаешь. Некоторых не убедишь, сколько ни бейся, остается смотреть со стороны и надеяться, что все обойдется.

Середина января 1942

Дороти

Пленных итальянцев привозят под дождем.

Все утро мы с Кон сквозь дымку и морось высматриваем корабль. Холод пробирается в самое нутро, вздрагиваешь при каждом вдохе, но назад в хижину не уходишь.

– Вижу! – воскликнула Кон, но ей даже указывать не понадобилось, я увидела серую громаду в ту же секунду, что и она. Военный корабль, намного больше любого из тех, что пришвартованы в заливе, – чудище, да и только.

На холме, чуть позади хижины, теперь стоит лагерь военнопленных, строился он на наших глазах, в считаные недели. Обширный прямоугольный участок огородили сеткой с колючей проволокой наверху. За оградой хлипкие бараки из рифленого железа – кажется, ветер дунет, и развалятся. Есть строения побольше: столовая с рядами скамей, контора с письменным столом и стульями – мы видели, как их заносили охранники-англичане. И наконец, сарайчик, совсем тесный, но однажды дверь в нем распахнулась под порывом ветра и мы увидели прикованные к стене наручники.