Стальное зеркало

Предположить, что это было всерьез — трудно. Оба молодых человека никак не светочи разума, но совсем уж безнадежные дураки в знатных семьях полуострова не водятся. Просто не выживают. Сэр Николас Трогмортон им не друг, не сват, не брат и не союзник. Стоит ему сказать вслух и при посторонних: «Джанджордано Орсини давеча обронил при мне, что… — вы не знаете, о чем это он?» — и пойдут крутиться часовые колесики, а Орсини после прошлого мятежа и так уцелели чудом. Прославленное милосердие Папы может и кончиться. Нет, сами по себе и от себя гости такого сказать не могли. Им приказали — или разрешили.

Есть, конечно, и еще один вариант: два дурака все-таки говорят сами от себя. И даже без намеков и далеко идущих целей — просто пытаются сделать вид, что все недавние беды семьи Орсини и весомый вклад в папскую казну не произвели на них особого впечатления. Их, мол, так просто не напугаешь и ревностными сторонниками Папы не сделаешь…

А посол Корво этих гордых и непокорных Орсини с Санта Кроче и еще парочкой таких же взял с собой в Орлеан. Чертовски интересная картинка вырисовывается: герцогу Беневентскому совершенно наплевать на мелкие шпильки и дешевое вольнодумство среди своей свиты. В подобной позе свитских он не видит никакой беды — говорят, и пусть говорят, вот когда от слов перейдут к делу, тут-то их и возьмут за горло.

Очень все-таки интересный посол явился к аурелианскому двору. Не соскучишься.

Прав сэр Кристофер — странное что-то происходит вокруг посольства. И точно не укажешь, не сформулируешь, на булавку не насадишь. В воздухе оно носится, как болотная лихорадка. Вот только в воздухе лишней сыростью повеяло, а тут и она.

3.

Вечер в Орлеане — утро в отведенных Его Светлости герцогу Беневентскому покоях. А с утра полагается завтракать. Объяснить дворцовой обслуге, что завтрак, даже поданный ближе к сумеркам, все равно остается завтраком и должен оный напоминать, причем не по аурелианским меркам, а согласно предпочтениям гостей, оказалось не самым легким делом, и тем сложнее оно было, чем более простые блюда желал видеть на столе герцог. Взаимопонимание между гостями и хозяевами сложилось не сразу, так что вместо первых завтраков Его Светлость с аппетитом, словно деликатес, грыз хрустящие листья латука — на которых, вообще-то, подавалось одно из блюд и комментировал, к вящей радости сотрапезников, прочие поданные к столу угощения. Скромные — всего-то в две перемены.

Капитан Корелла в этом деятельно соучаствовал.

— Крольчатина в имбирном соусе! — заявлял он, пристально присмотревшись и принюхавшись к выловленной из серебряной миски добыче.

— От соуса неотделима?

— Никаким образом… — усмехался толедец, укладывая себе на тарелку изрядный кусок.

— Боюсь, что не смогу принять эту почтенную даму, поскольку не желаю видеть ее супруга.

— Котлеты. С белым соусом… и черным перцем.

— А по виду — груши… — обвалянные в хлебных крошках румяные котлеты и впрямь вылеплены в форме груш, да еще и обжарены до золотистого цвета. — Жаль, что эти фрукты так двуличны. Я не могу им доверять.

— Телячий язык с пюре из каштанов.

Герцог с некоторым интересом косился на содержимое глубокого подноса, обнаруживал наличие очередной подливы и множества не угадываемых с первого взгляда составных частей блюда, и отрицательно качал головой.

— Сыр, — проявлял милосердие дон Мигель. — Просто сыр с зеленью… и отварные овощи.

— Вы уверены, что они ни за кого себя не выдают?

— Вполне, Ваша Светлость.

— Я их приму…

Герарди несказанно радовало, что все эти завтраки проходили в совершенно свободной обстановке. Еще по дороге герцог, видимо, подметил, что секретарь невольно косится на поднос с письмами, которые доставил догнавший посольство курьер, и молча кивнул на почту — читайте, мол. Несколькими днями позже Агапито услышал добродушное замечание «я предпочитаю завтракать сыром и хлебом, а вы — свежими новостями», и очень удивился: герцог не только угадал, но и совершенно точно сформулировал то, что сам секретарь так коротко и внятно изложить бы не смог. Так что теперь по «утрам» каждый за столом проводил время с удовольствием: Герарди читал письма, де Корелла с аппетитом укладывал в себя добрую половину поданного на троих завтрака — и куда только что девалось, толедец был крепким, но стройным, а Его Светлость больше развлекался новостями и шутками, чем собственно пищей.

Остальные члены посольства к завтраку обычно не допускались: герцог то ли в шутку, то ли всерьез говорил, что они портят ему аппетит; что уж там портить-то, вздыхал Герарди. Исключение иногда составляли Гаспаре Торелла, медик, и кардинал делла Ровере — но и эти не слишком часто. При кардинале беседы обычно прекращались или делались очень, очень сухими и деловыми. К несчастью, делла Ровере стремился заполнить тишину рассуждениями и проповедями, от которых и у секретаря пропадал аппетит. Даже к новостям.