Стальной оратор, дремлющий в кобуре. Что происходило в России в 1917 году

– Давая согласие на отречение, я должен быть уверенным, что вы подумали и о том впечатлении, какое оно произведет на всю остальную Россию. Не отзовется ли это некоторой опасностью?

Шульгин:

– Позвольте мне дать некоторое представление, в каком положении приходится работать Государственной думе. 28-го вошла толпа в Думу и вместе с вооруженными солдатами заняла всю правую сторону, левая сторона занята публикой, и мы сохранили всего две комнаты, где ютится так называемый Комитет… В Думе ад, это сумасшедший дом. Нам придется вступить в решительный бой с левыми элементами, а для этого нужна какая-нибудь почва. Если ваш брат великий князь Михаил Александрович, как полноправный монарх, присягнет конституции одновременно со вступлением на престол, то это будет обстоятельством, содействующим успокоению.

Гучков:

– У всех рабочих и солдат, принимающих участие в беспорядках, уверенность, что водворение старой власти – это расправа с ними, а потому нужна полная перемена. Нужен на народное воображение такой удар хлыстом, который сразу переменил бы все. Я нахожу, что тот акт, на который вы решились, должен сопровождаться и назначением председателем Совета министров князя Львова.

Император сказал:

– Во имя блага, спокойствия и спасения России я готов на отречение от престола.

Он один был полон дурных предчувствий. И не относительно своей судьбы.

– Я хотел бы иметь гарантию, что вследствие моего ухода и по поводу его не было бы пролито еще лишней крови.

Но все уверенно заговорили, что стоит ему уйти и страна успокоится.

Император пометил в дневнике: «Передал Гучкову и Шульгину подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость и обман!»

И только императрица пыталась его утешить:

«Каким облегчением и радостью было услышать твой милый голос, только слышно было очень плохо, да и подслушивают теперь разговоры!.. Не хочу писать всего, что делается, – так это отвратительно. Как унизили тебя, послав этих двух скотов…

Любимый, душа души моей, моя крошка, – ах, как мое сердце обливается кровью за тебя! Я вполне понимаю твой поступок, о мой герой!.. Мы увидим тебя снова на твоем престоле, вознесенным обратно твоим народом и войсками во славу твоего царства».

Николай II как правитель России, возможно, слабее некоторых предшественников из династии Романовых. Но лучше своих сменщиков! После него так легко и обильно убивали! Можно ли упрекать его за то, что ради власти он не утопил Петроград в крови?

«Окажись рядом рота пулеметчиков, по-настоящему преданных царю, – вспоминал глава Временного правительства Александр Керенский, – она могла бы уничтожить всю Думу вместе с левыми и правыми. Единственная причина, по которой это не случилось, заключалась в том, что в целой Российской империи не нашлось такой роты».

Первыми предали царя те, кто больше всех драл глотку во славие, – монархисты Пуришкевич и Шульгин. Царская семья насчитывала почти три десятка мужчин, обязанных встать на защиту монарха и, если нужно, с оружием в руках положить за него жизнь… Кто из них поддержал главу семьи в трагический момент отречения? Никто.

«Во всей огромной России не нашлось ни одного уезда, ни одного города, даже, кажется, ни одного села, которые бы встали на защиту свергнутого царя, – писал в эмиграции философ Лев Шестов. – Ушел царь – скатертью дорога, и без него обойдемся».

Впрочем, историк Георгий Катков, чья семья эмигрировала в 1921 году, считает, что «отречение выбило почву из-под ног всех, кто в других условиях мог бы организовать сопротивление поднимающемуся валу революции. Раз сам царь согласен с необходимостью изменений, что же могут сделать те, кто собирался переменам сопротивляться?».

Предполагалось, что Николай передаст трон сыну. Понимая, что неизлечимо больному мальчику не быть императором, Николай изменил свою волю: «Мы передаем наследие наше брату нашему великому князю Михаил Александровичу и благословляем его на вступление на престол Государства Российского».

Новую власть в Петрограде такой вариант не устроил. 3 марта в шесть утра председатель Думы Родзянко связался с генералом Алексеевым:

– Нельзя ли задержать обнародование подписанного Николаем манифеста? Кандидатура Михаила Александровича как императора неприемлема.

Родзянко сообщил Алексееву, что найдено иное решение: будет созвано Учредительное собрание. А пока что власть берет на себя Временное правительство.

– Это гарантирует колоссальный подъем патриотических чувств, небывалый подъем энергии, абсолютное спокойствие в стране, и победа, самая блестящая, этим обеспечивается. Войска в Петрограде, услыша такое решение, начали успокаиваться.

Алексеев обещал задержать распространение манифеста. Но генерал не разделял оптимизма Родзянко:

– Неизвестность и Учредительное собрание – две опасные игрушки применительно к действующей армии. Петроградский гарнизон, вкусивший от плода измены, повторит это с легкостью и еще, и еще раз. Для родины он теперь вреден, для армии бесполезен, для вас и всего дела опасен… До свидания. Помоги нам Бог.