Стальной оратор, дремлющий в кобуре. Что происходило в России в 1917 году

Он участвовал во множестве терактов, организовал убийство министра внутренних дел Вячеслава Плеве и московского генерал-губернатора и командующего войсками округа великого князя Сергея Александровича.

«Я видел Савинкова впервые в 1912 году в Ницце, – вспоминал писатель Александр Куприн. – Тогда я залюбовался этим великолепным экземпляром совершенного человеческого животного! Я чувствовал, что каждая его мысль ловится послушно его нервами и каждый мускул мгновенно подчиняется малейшему намеку нервов. Такой чудесной машины в образе холодно-красивого, гибкого, спокойного и легкого человека я больше не встречал в жизни, и он неизгладимо ярко оттиснулся в моей памяти».

За ним следило около сотни агентов заграничной агентуры Департамента полиции. Но помешать его террористической деятельности полиция не смогла. После революции он вернулся в Россию.

«Изящный человек среднего роста, одетый в хорошо сшитый серо-зеленый френч, – таким его увидел один из знакомых в семнадцатом году. – В суховатом, неподвижном лице сумрачно, не светясь, горели небольшие, печальные и жестокие глаза. Левую щеку от носа к углу жадного и горького рта прорезала глубокая складка. Голос у Савинкова был невелик и чуть хрипл. Говорил он короткими, энергичными фразами, словно вколачивая гвозди в стену».

В мае военный министр Керенский назначил товарища по эсеровской партии Савинкова комиссаром на Юго-Западный фронт – готовить наступление против немцев. Керенский патетически говорил:

– Там, где Савинков, там победа.

«Живу, то есть работаю, как никогда не работал в жизни, – писал Савинков с фронта. – Что будет – не хочу знать. Люблю Россию и потому делаю. Люблю революцию и потому делаю. По духу стал солдат и ничего больше. Все, что не война, – далекое, едва ли не чужое. Тыл возмущает. Петроград издали вызывает тошноту. Не хочу думать ни о тыле, ни о Петрограде».

В нем была симпатичная военным подтянутость, четкость жестов и распоряжений, немногословность, пристрастие к шелковому белью и английскому мылу. Производил впечатление прирожденный и развитый в подполье дар распоряжаться людьми. Керенский сделал Савинкова своим заместителем в Военном министерстве. Глава Временного правительства нашел себе странного союзника, которого, видимо, не вполне понимал. Кто-то точно сказал, что Савинков при его страсти к интригам и заговорам был бы уместен в Средние века в Италии, но ему совершенно нечего делать в Петрограде.

«Душа Бориса Викторовича, одного из самых загадочных людей среди всех, с которыми мне пришлось встретиться, была внутренне мертва, – писал его сотрудник по Военному министерству. – Если Савинков был чем-нибудь до конца захвачен в жизни, то лишь постоянным самопогружением в таинственную бездну смерти».

Керенский и Савинков видели, что Временное правительство теряет влияние, что разгул стихии, анархии идет на пользу радикальным силам, большевикам. Савинков презрительно называл Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов «Советом рачьих, собачьих и курячьих депутатов». Он и предложил назначить Корнилова Верховным главнокомандующим.

Популярный генерал призван был помочь избавиться от большевиков и тем самым укрепить позиции Временного правительства. Борис Викторович предполагал вызвать с фронта надежные части, объявить столицу на военном положении, ликвидировать большевиков и передать власть директории – Керенскому, Корнилову и Савинкову. Презрительно относившийся ко всем и ко всему, он себя видел в главной роли. «Ему, вероятно, казалось, – писал хорошо знавший его человек, – ив этом была его главная психологическая ошибка, – что достаточно как следует прикрикнуть на всю эту «сволочь» и взять ее по-настоящему в оборот, чтобы она перед ним с Корниловым побежала».

Прирожденный заговорщик, Савинков так вел дело, что генерал Корнилов имел основания считать, будто действует с ведома и согласия Керенского.

– Новая власть в силу обстоятельств должна будет прибегнуть к крутым мерам, – обещал генерал. – Я бы желал, чтобы они были наименее крутыми, кроме того, демократия должна знать, что она не лишится своих любимых вождей и наиболее ценных завоеваний.

Керенский же исходил из того, что Корнилов всего лишь исполняет пожелания главы правительства. «Не думаю, чтобы он был готов на «решительные и беспощадные меры против демократии», – вспоминал Федор Степун, – и уже совсем не допускаю мысли, чтобы он приветствовал Корнилова как вождя директории… Керенский думал лишь о том, как при помощи Корнилова утвердить власть подлинной демократии, то есть свою собственную».

Корнилов полагал, что исполняет волю правительства, когда 27 августа отправил из Ставки в Петроград 3-й конный корпус под командованием генерала Александра Крымова для проведения операции против большевиков. Но Керенский решил, что Корнилов намерен взять власть, и снял его с должности.