Стальной пляж

— Им все равно не могло стать хуже, чем уже было. Процент излечения был высок. Иногда после целебного воздействия пациентам можно было позволить жить самостоятельно. Уже есть те, кто прожил после лечения целых десять лет, и болезнь не вернулась к ним. В других случаях необходимо собеседование, чтобы обнаружить, что изначально заставило больного впасть в аутизм. И, конечно же, есть некоторый процент людей, которые через несколько недель или месяцев после лечения снова все забывают и замыкаются в себе. Я не пытаюсь убедить тебя, что изведал все тайны человеческого сознания.

— Ты изведал их достаточно, чтобы до чертиков меня напугать.

— Да… Я могу понять твои чувства. Большинство методов, которыми я пользуюсь, слишком технически сложны для твоего понимания, но, думаю, кое-что о своем новом методе я тебе объяснить смогу. Прежде всего пойми, что я знаю тебя лучше, чем кто-либо во Вселенной. Лучше, чем…

Я рассмеялся:

— Лучше, чем моя мать? Она и близко не стояла к пониманию меня. Ты, должно быть, пытаешься сейчас подобрать другой пример? Не мучайся. Я уже давно ни с кем близко не схожусь. У меня никогда это как следует не получалось.

— Что верно, то верно. Не то чтобы я специально тебя изучал — по крайней мере, до последнего времени — но по долгу своей службы я знаю всех и каждого на Луне лучше, чем кто-либо другой. Я видел их глазами, слышал их ушами, считал их пульс, следил за их потовыми железами, температурой кожи, мозговыми ритмами, желудочными судорогами, изменениями размера зрачков в самых различных ситуациях и под воздействием самых различных факторов. Я знаю, что их бесит, а что делает счастливыми. Я могу предсказать с разумной долей вероятности, как они поведут себя в большинстве типичных ситуаций; и, что более важно, я знаю, что было бы для них нехарактерно.

В результате я могу использовать эти знания в качестве основы для некоего построения, которое может считаться вымышленным персонажем. Назовем его пара-Хилди. Я пишу сценарий, в котором пара-Хилди оказывается выброшен на побережье необитаемого острова. Я прописываю этот сценарий с величайшей степенью детализации, задействую все человеческие чувства. Но могу сокращать и урезать его, как хочу. Например, ты помнишь, как захватил пригоршню песка и изучил со всех сторон. Это оказалось для тебя ярким, впечатляющим зрелищем, таким, которое наверняка отложилось у тебя в памяти. Если я тут не прав, мне бы хотелось об этом услышать.

* * *

Как вы могли догадаться, я промолчал. По спине побежали холодные мурашки. Не могу сказать, что мне было приятно слушать.

* * *

— Я дал тебе это воспоминание о песчинках, — продолжил ГК. — Построил картинку с почти бесконечным погружением в мельчайшие детали. И придал ей максимальное правдоподобие, усилив ее воздействие с помощью характеристик, о которых ты и помыслить не мог: зернистости песчинок, запаха соленой воды, тихого шелеста, с которым песок терся о твою ладонь.

Все остальное время песок уже не был так тщательно прорисован, потому что я больше не заставлял пара-Хилди подбирать его и разглядывать. Я не внушал даже мысли приглядеться к песку. Замечаешь разницу? Когда пара-Хилди прогуливался по пляжу, он всего лишь каким-то образом рассеянно замечал, как песок прилипает к ногам. А теперь, Хилди, оглянись назад и вспомни, как ты гулял по пляжу, вызови это из памяти настолько отчетливо, насколько сможешь.

Я попытался… Частично я уже понял большинство из того, к чему он клонил. Частично — уже поверил, что он сказал правду.

Воспоминания — забавная штука. Они не могут быть такими яркими, какими нам иногда хочется их видеть. Если бы они таковыми были, они бы скорее напоминали галлюцинацию. Действительность двоилась бы у нас в глазах. Ближе всего воспоминания о вещах подступают к настоящим вещам, когда мы спим или грезим. За исключением этого состояния, образы нашей памяти всегда в той или иной степени расплывчаты. Воспоминания бывают разные, приятные и не очень, четкие и неясные, почти потерянные и такие, которые не сотрутся никогда. Но во всех случаях память служит для определения нашего места во времени и пространстве. Мы помним, что происходило с нами вчера, в прошлом году, в детстве. Мы достаточно ясно помним, что делали секунду назад: обычно это не слишком сильно отличается от того, чем мы занимаемся в настоящий момент. Воспоминания тянутся в прошлое и формируют нашу жизнь: вот это со мной происходило, а вот это я видел, слышал, чувствовал… Мы движемся в пространстве, постоянно сличая видимое в настоящий момент с картами и персонажами, хранящимися в наших головах: вот здесь я уже бывал, я помню, что там за углом, я могу увидеть, на что это похоже… Я знаю этого человека… А вон тот человек — незнакомец, его фотографий в моем досье нет.

Но настоящее всегда коренным образом отличается от прошлого.