Стальной подснежник

Да нет, силу она не утратила. Эйнар сам слышал, как горничная леди рассказывала о проклятии, которое магичка наложила на дверь комнаты после выходки Тильды. Послушать Нэнси, так из досок вылезали черные змеи с горящими глазами, валил красный дым и что-то жутко стонало, а потом все втянулось назад и успокоилось, но проклятие, мол, теперь так и ждет жертву. Дверь, мимо которой Эйнар проходил по десять раз на дню, выглядела совершенно обычной, но ведь его куртка, обработанная магом-артефактором, тоже ничем таким на вид не отличается, а грязь и острое железо ее не берут. Так что магии леди не лишилась, и причину ее отказа в клятве надо искать в чем-то другом, как и разгадку отсутствия перстня.

Но все это — снова и снова возвращался он к ясной жестокой мысли — не будет иметь значения, если леди уедет с Рагнарсоном, забрав и ненависть своего врага, и все тайны.

Под утро Эйнар все-таки уснул, провалившись в тяжелое тревожное забытье, но через час очнулся от шума во дворе. Вскочил, растерянно и зло ругнув себя, — настолько привык вставать раньше всех в крепости, что и помыслить не мог о возможности проспать. Быстро оделся, поплескав в лицо холодной водой над тазом, накинул куртку. Оружие, поколебавшись, брать не стал. Шум совершенно мирный, просто гости собираются в дорогу, и выйти к ним с топором или мечом было бы странно. Хуже того, оскорбительно. А ведь как чешутся руки…

Сбежав вниз, Эйнар торопливо окинул взглядом двор, ища среди высоких широкоплечих северян женскую фигурку. Но леди не было. Или она действительно проспала отъезд гостей, или ехать не собиралась. «Или ждет нужного момента, чтобы появиться», — кольнула недобрая мысль.

— Тибо, почему меня никто не разбудил? — хмуро спросил он сержанта, лениво попивающего шамьет на крыльце.

— Тебя? Да все думали, что ты уже проснулся, — удивленно глянул Тибо. — Всегда же вскакиваешь раньше петухов, будто они тебя в задницу клюют перед тем, как запеть. На-ка, глотни, а то вид такой, словно и не ложился.

Эйнар взял кружку, хлебнул горячего сладкого напитка, все равно отдающего скрытой горечью, которую из шамьета не убрать, сколько ни лей меда. В голове почти сразу перестало гудеть, в глазах тоже прояснилось. Хорошая штука, хоть и непонятная на вкус. Никогда Эйнар не любил это южное пойло, а придется, похоже, с ним подружиться, если и дальше со сном будет такое.

— А где ярл? — оглядел он двор еще раз, поняв, что его тревожит: белоснежной гривы Рагнарсона тоже не было видно.

— Да вон он, — кивнул Тибо, принимая назад кружку и смачно зевая. — С ведьмаком рядом стоит. С тем, что помоложе и посмазливее. Слушай, а правду говорят, что северяне в походе друг о друга греются? Да и в мирное время могут парня с девчонкой попутать?

— Иногда — правду, — буркнул Эйнар, досадливо вглядываясь в ярла, от которого как раз отошел прикрывавший его от взгляда здоровенный берсерк. — Но это… не так, в общем, как на юге. Потом расскажу, если хочешь.

Не то время сейчас было, чтоб объяснять древние обычаи Вольфгарда, по которым воин, не заслуживший славы и не скопивший лично добытого золота, не вправе сделать брачное предложение достойной деве или женщине. Можно, конечно, жениться на ком-то попроще или привезти в жены чужестранку, но это значит показать свою слабость, потому многие не женятся до тридцати, а то и до сорока лет. Когда мужчина дома, хватит и рабынь, чтобы согреть постель. А вот в походах…

Там сложился тайный дружинный уклад, по которому юнцу, еще не выпросившему ленты, не считается бесчестьем ночевать с кем-то из старших под одним плащом. Само собой, по согласию и в благодарность за воинскую науку. Потом, выйдя из возраста кипящей крови и приведя жену в собственный дом, воин и думать о таком забудет. Женатому — неприлично, его и так Волчица наградила благой долей. Взявшему ленту — тем более постыдно: как может стать хорошим мужем тот, кто не способен справиться с собой и подождать женского ответа? А молодому холостяку — можно, если совсем невтерпеж. Но только воину, а не земледельцу или ремесленнику.

Потому что в дружине мужскую дурь сдерживает ясное понимание: обидишь своего — останешься в драке с неприкрытой спиной, а то и нож в нее получишь. Ничего общего с развратным югом, где мальчиков продают на рынках наравне с девушками, не видя в этом мерзости. Но в Дорвенанте никому не объяснишь разницы. Если уж самого Эйнара, выросшего рядом с Вольфгардом, от подобных нравов с души воротило — все-таки не волк он, как ни крути.

— А к чему ты… — повернулся он к Тибо, но тот уже куда-то делся вместе с шамьетом.

Эйнар вгляделся в ладную фигуру ведьмака, вспомнил его уверенные повадки и подумал, что вряд ли Дагмар из тех, кто ищет мужского покровительства. Но даже если так — не его, Эйнара, это дело, гораздо интереснее, о чем Черный Снег ночью говорил с леди. И куда сейчас оба северянина смотрят так внимательно.