Стальной призрак

– Вот картошечка вареная, оставили тебе. – Логунов уселся напротив и поднял чистую тряпицу, прикрывавшую эмалированное блюдо с обколотыми краями. – Масло топленое, молоко. Ребята сытые, по баночке НЗ еще вдогонку уговорили. А может сто грамм, а, командир?

– Нет, мне еще в штаб сегодня, – качнул головой Соколов и посмотрел на старшину. Тот понял его взгляд и усмехнулся грустно:

– Нет, никто не стал пить. Вчера махнули по стопке и попадали, кто где стоял. А сегодня не стали. Мало ли. Вдруг приказ и – по машинам. Я думаю, если нас до утра не тронут, то вечерком и помянем хлопцев. А сейчас негоже. Не время.

– Я сейчас в санбат схожу, узнаю, как там Задорожный, – уминая вкуснейшую, еще теплую рассыпчатую картошку, сказал Соколов, – а потом мне в штаб надо. Возможно, приказ отдадут на выдвижение. Не зря же в таком пожарном режиме танки загнали на ремонт.

– Санбат эвакуировали еще ночью, – опустив глаза, тихо пояснил старшина. – Коренев бегал утром, узнать хотел, как там его лейтенант. А их уже увезли. Никто ничего толком не сказал. Выжил, нет ли. А я так и думал, что здесь штаб корпуса не задержится. И нам тут недолго жировать.

– Как ребята?

– Нормально, не первый день на войне, – положив свои широкие ладони на стол, ответил Логунов. – Ты-то как, командир?

– Волнуешься? После вчерашнего, когда я полез люк открывать? – криво усмехнулся Соколов. – Думаешь, нервишки сдали?

– Всякое бывает, – успокаивающе улыбнулся старшина. – Война она ведь всех ломает. Ох, как ломает. Сильных да здоровых! И не по одному разу. Бывает, человек и срывается. Тут ведь что главное? Перебороть, пережить правильно, чтобы злость копилась, а не…

– …а не сопли на кулаке, – грустно засмеялся Алексей. – Нормально все, Василий Иванович, ты не думай. Я рад, что со всеми вместе воюю.

– Я знаю, – кивнул Логунов и поднялся. – И я рад, что у нас такой командир. Разрешите отлучиться к личному составу, товарищ лейтенант? Там сапожник обещал подойти. Обувку подправить надо кое-кому. Не всем еще срок пришел менять.

– Хорошо, – кивнул Соколов.

Он смотрел вслед старшине и думал, что ему и в самом деле повезло с экипажем. Нет на войне ни мамы, ни папы, есть только товарищи, есть только мужское плечо и мужские руки. Или ты сильный, и тебе помогут и поддержат, когда надо, или ты слюнтяй, и от тебя отвернутся. А ведь даже командира они должны признавать как равного, если ты хочешь, чтобы люди пошли за тобой. Пошли очертя голову и в огонь, и в воду, на смерть пошли и не подвели в главную минуту.

Логунов прошел Финскую, вернулся домой, познакомился с одинокой женщиной. Ухаживать стал, да вот не принял его сын этой женщины, взрослый уже парень. А потом случилось так, что война, и повзрослел сын, и понял, что счастье матери дороже, что женщин беречь надо и любить. И понял, что у матери не только он теперь, а есть и еще один дорогой человек. И поженились бы, да только война. И понял, что легче матери будет, если они вместе на фронт пойдут, вместе воевать будут. Так и оказались в одном экипаже старшина Логунов и Коля Бочкин.

Сдружился Коля и с молодым чеченцем Русланом Омаевым. Хорохорились поначалу, пытались друг перед другом перья распустить, как молодые петушки. Но война быстро их помирила и подружила. И смерть сблизила, когда погибла Люда, в которую был влюблен Руслан. И когда пришла любовь к самому Коле Бочкину, когда переживал он за юную раненую певичку, студентку консерватории.

А механик-водитель Семен Михайлович Бабенко, в прошлом инженер-испытатель Харьковского танкового завода, так тот вообще стал для всего экипажа отцом родным. Вроде и не старый мужик, всего-то лет на пять старше Логунова. Но вот не стал он военным, не довелось ему. Как был инженером, гражданским человеком, так им и остался. Другой командир стал бы счищать с подчиненного эту гражданскую шелуху, но Соколов даже не пытался этого делать. Лучшим механиком-водителем Бабенко все равно не станет, даже если ты заставишь его говорить «так точно» вместо гражданского «да». А сколько раз своим умением, своим знанием танка Бабенко спасал экипажу жизнь. А сколько своим отеческим отношением к товарищам скрашивал, как говорят, тяготы и лишения военной жизни. Нет, Бабенко – это Бабенко. И ничего с этим не поделаешь. И не надо с этим ничего делать.

Соколов вдруг поймал себя на том, что сидит и улыбается, думая о своем экипаже. О том, что сумел стать для них командиром, заслужить авторитет. Ведь Бочкин и Омаев ненамного его младше. А Логунов и Бабенко, так вообще в отцы годятся по возрасту. Эх, ребята, ребята, сколько нам еще вместе воевать, сколько смерти в глаза смотреть…

Генерал Борисов расхаживал по большой комнате, которая раньше служила залом для заседаний сельсовета. Село было богатым, как-никак, центральная усадьба колхоза-миллионера, под сельсовет перед войной построили отдельное большое здание, с клубом, в котором и праздничные концерты давали, и народ собирали, чтобы рапортовать об очередных успехах.