Стальной волосок (сборник)

Страус уткнулся башкою в песок,
Выставил кверху он зада кусок:
«Весь я в норе —
В черной дыре…

Слова эти придумал недавно Андрюшка Чикишев — после очередного разговора о коллайдере. Правда, там не было слово «зада», а имелся более точный термин, за который Андрюшка был слегка побит Лоркой и Ликой. Но Ваня сейчас напевал «цензурный» вариант: у тети Лары был тонкий слух…

На бульваре добросовестно мотались разноцветные качели, вертелись карусели. Правда, почти пустые — «нормальные дети» отдыхали за городом. Только отдельные неприкаянные малыши с бабушками сидели на размалеванных лошадках. Лишь один аттракцион осаждала публика — в основном «тинейджеры» и взрослые. Это была решетчатая мачта немалой высоты. К верхушке подтягивали капсулу с пассажирами и отпускали. Кабина две трети пути летела в свободном падении и лишь потом включала тормоза. Пассажиры вопили…

— Хочешь прокатиться? — спросила тетя Дара, думая, что Ваня загляделся на это дело с удовольствием.

Ваня ответил, что «хочу, конечно, только надо спешить». А на самом деле он как — то попробовал разок (Трубачи уговорили) и больше не стремился. Жуть такая. Мальчишки деликатно не настаивали.

А вот кто совсем не боялся жути, так это Тростик. Бывало, что ему специально наскребали на билет, и он с восторгом мчался «испытывать невесомость».

А Лорка — та и думать боялась о «невесомости». Говорила: «Я иногда во сне падаю, и это такой страх…»

И все равно она была бесстрашная! Вон как ворвалась в сарай Квакера! Почти самая первая!..

Дома Ваня сказал:

— Граф, давай возьмем с собой Лорку.

— Куда? — было заметно, что профессор не выспался.

— Как куда? Делать копии карты! Ну, ты же обещал!..

Дед поморгал и проворчал что — то вроде «назвался груздем…».

— А Лорка…

— Да хоть десять Лорок… Надеюсь, она не такая зануда, как ее бабушка…

Дело в том, что Граф недавно все же побывал в Клубе школьных ветеранов и вернулся недовольным. Люди там оказались не очень знакомые («не из нашего класса»), а разговоры велись скучные… Но это их проблемы, «ветеранские»!

Ваня позвонил Лорке. Та примчалась через десять минут. Легонькая такая, будто сорванная с газона ромашка. В белой юбочке и желтом топике. Ваня украдкой залюбовался. Тетя Лара сказала:

— Посмотри на Лорочку… А ты? Переоделся бы…

— Нет! — Ваня суеверно боялся, что, если расстанется с нынешней невесомой одежонкой, лето побежит быстрее.

2

Главный корпус университета стоял неподалеку, на тенистой улице Володарского — в квартале от речных обрывов, из которых торчали остатки срубов деревянной крепости. И в самом, пахнувшем тополями воздухе витала старина. Рядом возвышался Знаменский собор с острыми бело — васильковыми башнями. Он казался Ване семейством великанских рождественских елок, украшенных золотыми шарами. А кирпичное здание университета высотою в два с половиной этажа вполне могло бы называться академией.

До революции здесь была женская гимназия («Жаль, что не мужская», — иногда думалось Ване). На чугунных лестницах и в сводчатых коридорах висела постоянная музейная прохлада — пушистыми крыльями обмахивала голые руки и ноги. Таинственно светились высоченные цветные витражи…

Поднялись на второй этаж, здесь был кабинет профессора Евграфова.

— Посидите у меня, я пойду в копицентр…

— Мы лучше погуляем. Я покажу Лорке картины…

И они пошли по коридорам. Почти пустым, потому что сессия уже кончилась.

Картин было множество. Прежде всего — про Пушкина. «Пушкин и Наталья Гончарова», «Пушкин и няня», «Пушкин и царь»… Ване картины нравились. Местный знаменитый живописец постарался для родного университета.

Лишь картина «Пушкин и царь» Ване была не по душе. Николай Первый в тугом мундире нависал над поэтом, как глыба, и гневно тискал за спиной снятые перчатки. А Пушкин — маленький, верткий какой — то — небрежно привалился к столу и, вскинув лицо, насмешливо смотрел на самодержца. Здесь ощущалась неправда. Пушкин был, конечно, ироничен и смел, но едва ли он позволил бы себе такстоять перед императором. Это была уже не смелость, а… «полная невоспитанность», как выражалась иногда мама (правда, не о Пушкине).

И Лорка понятливо сказала:

— Какой — то он тут… не такой… А здесь — хороший! Только жаль его… — Это она про другое полотно, «Перед Черной речкой». Пушкин в своей комнате на Мойке, одетый уже в шубу, с цилиндром в руке, стоял у окна и смотрел в синее утро. Голова его виделась силуэтом, но все равно было понятно, как поэту тоскливо. Будто все уже знал наперед…

Ване думать о печальном не хотелось, и он потянул Лорку дальше.

Были в освещенном коридоре картины и других мастеров. «Тобольский кремль», «Свято — Троицкий монастырь в Турени» (тоже как кремль), «Яблоневый сад весной», «Первые пароходы у Туренской пристани»… А еще — неожиданный сюжет: «Царевич Алексей и Федор Шаляпин». Артист в оперном костюме Бориса Годунова осторожно принимал рукопожатие десятилетнего наследника… Шаляпин был хорош, а царевич — какой — то кукольный, с фарфоровой улыбкой. Ненастоящий.