Стальные грозы

– Сожгут, командир! – простонал Помор. – Надо до крайнего дотянуть! За ним спрыгнем! – Мехвод частил скороговоркой и длиннейший набор звуков «пэ тэ пятьдесят» сглотнул полностью. Но Растов его понял: Помор предлагал выпрыгивать из «Динго», прикрывшись от чоругского огня корпусом ближайшего из числа горящих «ПТ-50».

Предложение было более чем разумным. Однако не все смогли дотерпеть в танке до безопасного места.

Игневич с воплем отшатнулся от казенника своего автоматического гранатомета. Поток плазмы, ударивший ему прямо в ствол, вышиб из газоотводного рукава форс оранжевого пламени, от которого сразу загорелся несгораемый подбой боевого отделения.

Если бы Игневич не был одет в гермокостюм с глухой бронемаской, он бы мгновенно ослеп.

Бронемаска спасла его глаза. Но не нервы. Мичман рванулся вверх, всей массой своего тела выталкивая люк, – и с ужасом обнаружил, что тот не только откинулся, но и отлетел далеко прочь: его петли превратились в раскаленный пластилин…

Игневич выбрался на крышу башни, скатился на моторно-трансмиссионный отсек и уже оттуда спрыгнул на землю.

Его пример оказался заразительным.

Кобылин проследовал по проторенному пути с ловкостью юнги – ведь недаром же нормативы по покиданию горящего танка он всегда выполнял на «отлично»! Все необходимые движения он знал на уровне спинного мозга и мог повторить даже с закрытыми глазами…

Чтобы видеть хоть что-то, Помор был вынужден распахнуть водительский люк.

Это было смертельно опасно. Но только так они сохраняли минимальные шансы прикрыться корпусом «ПТ-50». В противном случае их горящий, разваливающийся танк скорее всего слетел бы с дороги и перевернулся, похоронив под своей тушей майора и бравого мехвода.

Наконец они поравнялись со своим младшим плавающим собратом и Помор выкрикнул: «Можно прыгать!»

Не дождавшись ответа командира, он покинул машину.

Что же до Растова, он бы с радостью распростился с «Динго» еще несколько секунд назад, ведь башня с его стороны тоже прогорела до толщины консервной жести.

Но потерявший форму от перегрева люк наглухо заклинило. Теперь его можно было разве что вырезать – разумеется, промышленным автогеном.

Недоразмеренный клонский «Рахш», конструкторы которого экономили каждый литр заброневого пространства, чтобы сберечь каждый лишний килограмм бронезащиты, стал бы для Растова огненным саркофагом.

Но только не «Т-14» – просторный, как лимузин.

Под ногами Растова громоздились короба автомата заряжания, но справа от них оставался лаз к танковому днищу.

И там, внизу, зиял днищевой люк. Причем уже любезно отпертый искусственным интеллектом парсера, запрограммированным на создание всех условий для спасения экипажа.

В этот-то лаз и вывалился Растов, безостановочно матерясь.

Танк плавился, оползал наземь пластичными сгустками огня.

В укладке взорвался осколочно-фугасный снаряд…

Еще один…

А майор полз и полз под гудящим железом…

Он вдруг поймал себя на мысли, что вместо злого русского мата его глотка выплевывает одну и ту же команду: «Рота, огонь! Рота, огонь!»

– Рота, огонь!

Но ему никто ничего не отвечал.

Никто ничего не докладывал.

Никто даже не кричал. Как будто Растов остался последним человеком в Галактике.

Когда его черный шлем наконец показался из-под плазменных резаков на лобовой броне «Динго», его подхватил под мышки кстати подскочивший Помор.

– Где рота?! – выкрикнул в лицо Помору майор вместо «спасибо».

– Ведет бой!

– Результаты?!

– Какие результаты, товарищ майор?! Бежим скорее!!!

Благоразумие взяло верх над командирскими инстинктами, и Растов последовал за Помором.

За их спиной щедро рванул гидролеум на борту «Динго».

Взрывной волной мехвода и комроты швырнуло на землю и проволокло не менее пяти метров. Не будь на обоих гермокостюмов, вся их кожа осталась бы на придорожной щебенке.

Почувствовав прилив боевой ярости, Растов, как ванька-встанька, сразу же вскочил на ноги. И, резко обернувшись к морю, наконец-то ухватил ускользающую картину боя.

Плохо различимая за оранжево-черной стеной огня, его рота была еще жива и осыпала чоругов остатками боезапаса.

По колено в море стояли четыре шагающих танка.

Один из них медленно кренился, как смертельно раненный боец. Усиливая аналогию, из него толчками выплескивались и растекались над водой порции тяжелого багрового дыма – точно кровь.

Тот первый шагоход, с которым дуэлировал отважный Кобылин, тоже не производил впечатления жильца на белом свете. Он был изрешечен кучно легшими снарядами «Динго». Из развороченной конечности свешивались и бились в воздухе анакондами перебитые электромышцы. А в расколотой полусфере плазменно-пушечной башни Растов разглядел зловещее паучье шевеленье – похоже, там агонизировал раненый чоругский танкист.

Но еще две машины, увы, не выказывали явных признаков нокаута.

Раскачиваясь влево-вправо размашистыми маятниками, чтобы сбить наводку русским танкистам, шагоходы заливали их огневой рубеж смертоносной плазмой.

И, увы, они побеждали…