Стальные пещеры

Да, он знал. В книгах, которые он читал, грозы описывались несчетное количество раз — и в художественных, и в научно-популярных. Он видел голографические их изображения и в гиперволновках — и звуки, и ослепительные вспышки — ну, словом, все. Но реальное стихийное явление — подлинные звуки, подлинное зрелище — для них Город был недоступен, и Бейли ни разу в жизни не испытывал ничего подобного.

Как ни хорошо знал он грозы в теории, настоящая гроза потрясла его. Описания, слова, изображения на картинках и маленьких экранах, записи звуков совершенно не подготовили его к тому, что вспышки так ослепительны и так змеятся по небосводу, что звуки так оглушительны и так раскатисты, словно отдаются в пустоте, что вспышки и звуки так внезапны, а дождь льется словно из неиссякаемой перевернутой чаши.

— Я не могу выйти в это… в эту… — пробормотал он тоскливо.

— И не надо, — твердо сказал Дэниел. — Жискар подаст машину прямо к двери. На вас и капли не упадет.

— Но почему не подождать, пока она не кончится?

— Это вряд ли разумно, партнер Элайдж. Дождь будет идти до полуночи или дольше, а если председатель прибудет завтра утром, как намекнул доктор Амадиро, вам будет полезнее провести вечер, советуясь с доктором Фастольфом.

Бейли заставил себя повернуться лицом навстречу тому, от чего ему хотелось бежать опрометью, и поглядел в глаза Дэниела. Они, казалось, выражали тревогу и глубокое сочувствие, но Бейли уныло подумал, что это только его собственное воображение. У роботов эмоции отсутствуют — есть только позитронные импульсы, имитирующие эмоции. (Но, может быть, и у людей никаких эмоций нет, — а только нервные импульсы, которые истолковываются как чувства.)

Он смутно осознал, что Амадиро покинул вестибюль, и прошептал:

— Амадиро нарочно меня задерживал — предложив зайти в Личную, бессмысленным словоизвержением, не позволяя тебе или Жискару перебить его и предупредить меня о грозе. Он даже уговаривал меня осмотреть Институт и поужинать с ним. И перестал, только услышав звуки грозы. Значит, он дожидался ее.

— Выглядит именно так. Но если гроза заставит вас задержаться тут, возможно, он этого и добивался.

Бейли тяжело вздохнул:

— Ты прав. Мне необходимо отсюда выбраться… если смогу.

Он, стиснув зубы, шагнул к двери — она так и осталась открытой, и за ней с темно-серого неба лилась и лилась серая вода. Еще шаг. Еще… Он почти повис на Дэниеле.

У двери спокойно ждал Жискар.

Бейли остановился, закрыл на секунду глаза, а потом сказал тихо, больше себе, чем Дэниелу:

— Я должен! — И снова шагнул.

61

— Вы чувствуете себя хорошо, сэр? — спросил Жискар.

Дурацкий вопрос, подумал Бейли, заложенный в его программу. Хотя если на то пошло, так не глупее вопросов, которые иной раз задают совершенно невпопад потому лишь, что так запрограммировано правилами вежливости.

— Да, — ответил Бейли голосом, который вопреки его усилиям не поднялся выше хриплого шепота. Бессмысленный ответ на дурацкий вопрос: Жискар, пусть и робот, не мог не заметить, что чувствует себя Бейли очень скверно, и его ответ — очевидная ложь.

Однако ответ этот освободил Жискара для следующего шага. Он сказал:

— Сейчас я пойду к машине и подведу ее к двери.

— А она будет двигаться в такую… под такой водой, Жискар?

— Да, сэр. Дождь самый обычный.

Он ровным шагом скрылся за водяной завесой. Молнии сверкали почти непрерывно, нескончаемо ворчал гром, каждые две-три минуты достигая краткого крещендо.

Впервые в жизни Бейли позавидовал роботу. Спокойно идти, не обращая внимания на воду, сверкание и грохот, жить псевдожизнью, исключающей страх. Не бояться боли, не бояться смерти. Потому что ни боли, ни смерти для тебя не существует. Но при этом жить без способности мыслить самостоятельно, не знать внезапных интуитивных озарений…

Однако стоят ли эти дары того, чем их оплачивают люди? В эту минуту Бейли не знал, что ответить. Но понимал: стоит ужасу рассеяться, и станет очевидно, что любая цена за право быть человеком не покажется слишком высокой. Теперь же он сознавал, только как колотится его сердце, и совершенно лишился воли, а потому невольно подумал: какой смысл быть человеком, если ты не в силах преодолеть этот гнездящийся в тебе ужас, эту сокрушающую агорафобию.

Но он же в течение двух дней много времени проводил под открытым небом и умудрялся чувствовать себя практически нормально!

Однако страха он не поборол, в чем убедился теперь. Только подавлял его, напряженно думая о другом. Но гроза отняла возможность сосредоточиться.

Нельзя этого допустить. Если мысль, гордость, воля перестали быть опорой, остается стыд. Поддаться слабости под безразличными и в своем безразличии высокомерными взглядами роботов? Стыд должен пересилить страх.

Его талию успокаивающе обвивала рука Дэниела, но стыд помешал ему сделать то, чего ему больше всего хотелось в эту минуту, — повернуться и спрятать лицо на груди робота. Будь Дэниел человеком, наверное, он не удержался бы… Видимо, он утратил связь с реальностью — голос Дэниела доносился до него словно бы издалека. И звучал он так, будто Дэниел испытывал что-то вроде паники.