Стальные вершины

– Слышу, – раздраженно ответил Митя. Он уже жалел, что позвонил отцу. Он забыл, что отец прошел Афган и мозги у него были набекрень. Во всем, что касалось войны.

– Оставь дома порядочность, – кричал отец. – Слышишь? Оставь дома свою совесть! Запомни: прав тот, кто выжил. Только одно никогда не делай даже в самые трудные минуты!

– Что?

– Не предавай!

– Кого? – тупо спросил Митя. Мыслями он был уже далеко и слушал отца вполуха.

– Никого не предавай! Друга в бою не предавай, командира в плену не предавай, Россию не предавай. Помни: только не предавай!

– Ладно, бать, все будет хорошо. Ну, все? Вернусь – позвоню.

– Живи по совести, а воюй крепко! – крикнул отец. Все у него было так, и в жизни, и в советах, которые Мите были не нужны. Начинал он всегда за здравие, заканчивал за упокой. Жить с ним одной семьей было невозможно. Сейчас он пойдет в кабак и нажрется, а потом будет рассказывать всем про Кандагар22.

Митя положил трубку и забыл о нем. Дело было сделано. Матери он позвонит из Чечни.

– Однажды предавший уже не может функционировать как нормальная человеческая личность, помни, сынок, – продолжал кричать в трубку отец, не обращая внимания на короткие гудки. Он знал это не понаслышке. У него был там друг, сукой оказался. И он пошел в кабак, чтобы выпить с дружками пива и ни словом не обмолвиться о Кандагаре.

Пехота

Тихому не верь, быстрого не бойся.

В конце марта23 их полк перебросили в Чечню.

На рассвете колонна БТРов24, растянувшись на марше на несколько километров, вышла из Моздока. Дорога шла через Вознесенскую, Малгобек и Карабулак25. Никто не ставил перед ними боевую задачу и вообще ни о чем не информировал. Просто посадили на броню и повезли. Дорога петляла между гор, БТРы кидало из стороны в сторону и подбрасывало на неровностях. Не справившись с управлением, можно было запросто слететь с обрыва. Через час все они уже отбили о броню задницы, потом затекли тела и ноги от многочасового сидения в неудобной позе. Надетые поверх бушлатов бронежилеты сковывали движения. Хотелось лечь и хорошенько потянуться. Жевали пряники, купленные по случаю у придорожной торговки, запивали сладким лимонадом, вяло острили напряженными от усталости голосами. К ночи прошли всю равнинную часть Чечни. Ощущения войны не было. Из-за лесополосы они видели светлые оцинкованные крыши чеченских домов, видели редких торговок вдоль дороги. Когда взошла луна, поступил приказ сделать остановку. Эта первая ночь еще долго стояла перед глазами Мити как фотография. По всему полю горели костры, толпы солдат неприкаянно бродили среди разбросанной тут и там техники, мечтая об отдыхе и пище. Хотелось упасть, где стоишь, чтобы забыться и очутиться во сне дома, на гражданке или на худой конец в теплой казарме, ставшей теперь такой родной. Команды на ночлег не было. Никто ничего не приказывал, не кормил, не давал указаний. Офицеры собрались в штабной палатке. Никто не услышал или не обратил внимания на странный, приближающийся из ночной мглы свист, только ближайший к Мите БМП26 вдруг с грохотом ожил, подпрыгнул как взбесившийся конь, встал на дыбы и на миг застыл вертикально, выбрасывая вверх едкие клубы сизого серного дыма. Это было неожиданно и страшно. Потом он рухнул на траки. Из распахнутого люка с визгом полез наружу солдатик в бронежилете и бушлате. Митя узнал его. Это был Леха Тарасов, старший сержант из второго взвода, который, как видно, решил провести ночь в комфорте. У Мити с ним бывали стычки. Все полковые духи27 ненавидели Тарасова. За его спиной полыхало пламя, а он все никак не мог вывалиться из люка, потому что люк был для него слишком узок из-за бронежилета. Потом внутри что-то сдетонировало и куски окровавленного мяса выбросило наружу, забрызгав ими стоящих в остолбенении солдат. Одно бесконечно длинное, словно спрессованное в годы мгновение тянулась звенящая тишина, затем черное небо над ними разверзлось, и на их головы градом посыпались мины. Поднялась страшная паника. От грохота взрывов чуть не лопались барабанные перепонки, и они все метались, толкая друг друга и визжа как сумасшедшие, одержимые одной только мыслью – выжить, забиться в укромную щель и заткнуть уши пальцами, чтобы не слышать этого жуткого воя приближающейся смерти. Угадать место падения мины было невозможно и, собственно, это сводило с ума необстрелянных бойцов, превращая их в жалкое, визжащее, обезумевшее от страха стадо. Команды офицеров, пытающихся навести хоть какой-то порядок, тонули в оглушительном общем шуме.

– Откуда бьют? – ревел голос начштаба, перекрикивая нарастающий треск беспорядочных автоматных очередей. Кто-то из пехотинцев таким образом пытался в темноте наладить личную оборону, паля наугад в любую приближающуюся мишень. Ему указали на слабые всполохи света на горизонте.

– САУшки28 к бою! Разворачивай! Бей прямой наводкой!

Саушки развернули и ударили. Шквал огня накрыл далекую неизвестную цель. Через пять минут у комполка ожила и заорала хриплым остервенелым голосом рация: