Стамбул. Сказка о трех городах

Самые первые христиане в Стамбуле встречались дома, а отличительной особенностью раннего христианства стали домашние церкви, которыми чаще всего заправляли женщины. Собирались небольшими группами, потихоньку. Когда в конце I в. н. э. начали писать Евангелия, один-другой из уважаемых членов группы зачитывали их вслух – ведь большинство христиан не умели ни читать, ни писать. Недаром самые первые христианские тексты были похожи на сказания. По окончании собрания, бывало, все вместе садились за благодарственную трапезу, а потом участники тайком расходились.

Расположение такого торгового города, как Византий, где ни за что нельзя было отступать от неписаного правила xenia, т. е. гостеприимности, весьма способствовало тому, что здесь обменивались идеями и поддерживали чужеземные учения. Гордый христианский образ города – образ, подтолкнувший установление нового мирового порядка, – начал только-только, потихоньку складываться в Византие в I–II вв. н. э. и благоухал не ладаном или священным вином, а – свежевыпеченным хлебом и оливковым маслом для заправки ламп, отзывался хныканьем потревоженных во сне малышей, лаем вьющихся у кухонных дверей собак и бормотанием греческих рабов, обучавших азбуке маленьких счастливчиков. И при этом в скальных святилищах поклонялись Кибеле, у городских стен – Гекате, а в портах славили Диониса.

К III в. н. э. в этой мозаике верований, составлявших Римскую империю, христианство пока что было лишь одной из множества сект, борющихся за свое место под солнцем – это явственно следует из короткого, четко сформулированного письма, отправленного императору Марку Аврелию. Это письмо, сочиненное в 176 г. христианином по имени Афинагор, с просьбой о том, чтобы римляне прекратили преследовать христиан, подкреплялось составленным автором списком эксцентричных верований, существовавших на территории империи. Наряду с перечислением ряда мелких сект, вроде поклонения Елене Адрастее (Елене Неотвратимой, или Разрушительнице) в Трое, этот христианин излагает суть дела: мы не доставляем почти никаких проблем, пишет он, подразумевая, что христиане вовсе не собираются утверждать мировую религию или что-то в этом роде{138}.

Однако по мере того, как число христиан в таких городах, как Византий, росло, перед римлянами неизбежно вставал вопрос: насколько им проявлять плюрализм в этом мире множества верований и богов?

Эту проблему живо иллюстрирует мозаика, которая относится примерно к 300 г. н. э., – ее нашли в 1996 г. по чистой случайности, во время расширения шоссе, всего в четырнадцати километрах от Тель-Авива, у границы израильского аэропорта имени Бен-Гуриона, – и 13 лет после раскопок никому не показывали{139}. Эту мозаику длиной почти 17 метров и шириной более 9 метров, грандиозный и любопытный образец мозаичного искусства Римской эпохи. Артефакт 18 столетий скрывался всего под полутораметровым слоем грунта в городе Лод (Лидда в Античности), также знаменитом торговлей пурпурным красителем (упомянутая апостолом Павлом Лидия наверняка знала это место){140}. Профессионалы его скрупулезно отреставрировали. Умелые руки античных мастеров из десятков тысяч цветных каменных кубиков словно оживили морских чудовищ, выпрыгивающих из воды рыб (леща, барабульку и золотистого окуня), а также диких животных с трех континентов (носорога, жирафа, слона и дельфинов). Мастера, почти наверняка самолично прибывшие выполнять работы, сами того не подозревая, оставили на мозаике собственное клеймо. Под мозаичным полотном возле намеченных эскизов один из ремесленников, обутый в характерные римские сандалии, оставил четкий след. Также по тонким контурам прошлась собака, а может, кошка, оставив за собой цепочку отпечатков лап.

Однако там, где, на первый взгляд, взору представлена космотеистическая пасторальная картина – сплошь скачущие барашки и прелестные кролики, – на самом деле заложен более мрачный смысл. Лишь при повторном рассмотрении становится заметно кровопролитие. Изображенная на мозаике идиллия изобилует кровавыми сценами: олень с обезумевшим взглядом силится вырваться из пасти львицы, от страха мычит бык, а за ним, роняя слюну, мчится тигр, леопард вгрызается в плоть газели, охотничий пес залег, подкарауливая жирного кролика. Кровь на мозаике передана в совершенстве: она сочится, собираясь в лужицы на земле.

Так кто же заказал и оплатил такую наводящую ужас картину? Что ж, все эти экзотические животные (и торговое судно) наводят на мысль, что, вполне возможно, заказчиком мозаики был один из устроителей увеселений, человек, вероятно, скопивший свое состояние, услаждая ненасытную страсть поздних римлян к кровавым расправам и устраивая гладиаторские бои в городах, подобных Византию. Судя по найденным на ипподроме костям, в Византий действительно привозили тигров, антилоп и носорогов именно с этой целью.