Стамбул. Сказка о трех городах

Постепенно уменьшалось число рабов на обслуживающих город землях. А вместо них появлялось все больше мелких фермеров со своими наделами. Таких называли coloni – то же, что крепостные крестьяне Западной Европы{201}. Возможно, мотивы, побуждавшие Константина к осуществлению реформ, были очень разными, и, быть может, летописцы изрядно их приукрасили. Пишут, однако, что город своим процветанием обязан тому, что «с одной стороны, боголюбезность строителя и города, с другой, милосердие и щедрость жителей к нуждающимся; ибо Константинополь так располагает всех к Христовой Вере, что Иудеи в нем – многие, а язычники почти все перешли в Христианство»{202}.

Языческие толкователи отмечали явное безумие идеи о спасительном всепрощении – известно, что в Константинополе даже убийцы могли очиститься от грехов. Первым убийцей того времени был, разумеется, Константин, но излишний цинизм тут неуместен. Император и сам активно участвовал в «добрых делах». Добродетель, как точно выразился Аристотель, уже сама по себе – награда. В одном из фрагментов текста мы читаем, что Константин призывал граждан, в том числе и женщин, обращаться к нему со своими трудностями, чтобы разрешить их в соответствии с заветом Иисуса о социальной справедливости{203}.

Хотя в 212 г. Каракалла и даровал гражданам всеобщее подданство, но теперь жителям Новой Римской империи хотелось испытать более тесную связь с государством. В рамках христианской системы статус человека не ограничивался делением на humiliores (людей низкого происхождения) и honestiores (привилегированных граждан). Доступ к правам и привилегиям духовенства имели уже не только потомственные первосвященники. Зарождалась прослойка знати, которую составляли епископы. К концу правления Константина в империи, по некоторым оценкам, насчитывалось более шести миллионов христиан под предводительством многих тысяч духовных лиц, в том числе новых, а не только из числа политически состоявшихся, старых родов.

Константин отменил карательный указ Августа, запрещающий бездетность, в прежние времена отравивший жизнь немалому числу женщин Римской империи. Отныне разрешалось быть бесплодной, разрешалось быть бездетной, разрешалось хранить девственность и воздерживаться от секса.

В Константинополе, должно быть, произошел колоссальный выпуск энергии, исходящей, в частности, от представительниц женского пола. Женщины были рукоположены в сан диаконесс. Именно им было поручено помазание и крещение других взрослых женщин (ведь во время этих обрядов нужно было раздеваться, потому-то и осуществляли их женщины), а завершалась церемония молитвой епископа. В огромном соборе Святой Софии женщинам отводилась отдельная часть, и можно себе представить этих невест Христа, облаченных для богослужения и порой поющих гимны в хоре, состоявшем из одних лишь женщин.

До 390 г. в сан посвящали женщин любого возраста, но позднее – только тех, кому было за 60 (к диаконессам применялось больше ограничительных требований и более суровые наказания, если они оступались){204}. В Константинополе это была священная роль для женщин в менопаузе. Один из районов города даже назвали «Диаконесса»{205}.

Константин начал прибирать к рукам важные для христианства места за пределами стен Константинополя. На месте рождения Христа в Вифлееме теперь стояла церковь, а с холма Голгофы снесли языческий храм Адриана{206}. На оживленном южном побережье Малой Азии, неподалеку от Тарса, уничтожили храм Эгея. Были также разрушены святилища в Агфе и Баальбеке в Ливане, сельскохозяйственном регионе, где сейчас по соседству с остывающими в реке дынями выращивают гашиш и опиум{207}. В Сирии вскоре сломают храм Зевса Апамейского (в Апамее){208}.

Епископ Элии Капитолины (римское название колонии в Иерусалиме, когда его восстановили после разрушения в 70 г.), участник Никейского собора, помогал Константину приступить к выполнению новой, охватывающей всю империю строительной программы. В Иерусалиме стерли с лица земли святилище «мрачное жилище для мертвых идолов, тайник сладострастному демону любви [Афродите]», чтобы отыскать то самое место, где распяли Иисуса Христа. На этом месте возвели грандиозный мартирий, храм Гроба Господня. Пишут, что Константин высказывался по поводу каждой мельчайшей детали, вплоть до убранства потолка. В Антиохии проникнутый оптимизмом Константин заложил храм Золотой Октагон, посвященный homonoia, т. е. согласию. А в Никомедии, чтобы увековечить свою победу над противниками и врагами Господа, он построил церковь Воскресения Господня. Ко времени своей смерти Константин основал церкви в Риме, Остии, Альбано, Неаполе, Капуе, Иерусалиме, Вифлееме, Хевроне, Никомедии, Антиохии, Гелиополе и, разумеется, Константинополе. Идея и идеалы христианства буквально цементом пропитали все вокруг. А в помпезном мавзолее-храме Галерия в Фессалониках Константин велел устроить церковь.